Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 3
- Название:Собрание сочинений. Том 3
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Государственное издательство художественной литературы
- Год:1953
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 3 краткое содержание
Повести и рассказы, включенные в настоящий том, охватывают более чем двадцатилетний период творчества П. А. Павленко. Из повестей вошли: «Пустыня» (1931), «Русская повесть» (1942), «Степное солнце» (1948–1949) и рассказы, написанные с 1928 по 1951 г.
Собрание сочинений. Том 3 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В тот час шла эта сила по всей стране, по всем сердцам, зовя их, вдохновляя и предвещая победу.
Сквозь снежный вихрь проникал его голос в дымящиеся тучами кавказские ущелья. Бросив бурку на мокрую спину коня, всадник на носках, словно танцуя, входил в саклю и замирал на ее пороге, прикованный голосом из Москвы. Сквозь шум ледяной волны моряк в рубке подводной лодки, улыбаясь, закрывал глаза, вбирая в себя железную волю голоса из Москвы. Сквозь грохот близкой битвы, в маленьком русском городке, обуглившемся от пожара, мальчик шептал израненной матери:
— Мамочка, тише!.. Сталин же говорит!.. Не стони, милая мама! Мы не услышим!..
В тот день, суровый, полный тяжелых испытаний, принесший много неудач в боях, один лишь сталинский голос торжествовал, предвозвещая победу.
На Севере было уже темно, но бои шли, не ослабевая, и в темноте. Раненых находили ощупью.
Снег запорашивал тропы, проваливался в темные блиндажи, снег набивался в валенки и рукава.
Мети, метель! Поднимай, разноси по стране сталинский голос! Пои сердца спасительной надеждой, зови на бой Россию!
И только в дремучих ильменьских лесах не слышали в ту ночь Сталина.
— Доклад мой не длинный, — сказал Петр Семенович, когда собрались. — Во-первых, с праздником вас! Не простой день отмечаем, а первый советский день на нашей земле вспоминаем…, А, во-вторых, желаю всем нам скорей победы добиться. У немца каска стальная, да душа больная. Мы его побьем, это точно. Но обязаны крепко бить, чтобы отдыха не знала рука. Клятву дадим — до последнего биться. Вторую клятву дадим — из родных мест шагу не делать. Кто я? Простой лесник. Пятьдесят шестой год пошел мне. Ничего не видал я в жизни и образования не имею, весь свой век в лесу просидел. А пришла война, глаза на жизнь открыла. Вижу ее, как на ладони. Вот она, красавица, вся передо мной. Власти мне большой не дадено, а, сознаюсь вам, стал как командир на жизнь глядеть. Вижу — тут давно б надо лесопильный поставить, а там больнице место, в ином месте рыболовецкий стан открыть или дорогу расширить… И невтерпеж мне за это взяться, руки чешутся потрудиться в свое удовольствие. Кончим войну, за все сразу возьмемся. Разве так будем жить, как жили? Во сто раз веселей! Часу лишнего не проспим, душа умней стала, душа хозяйкой стала… А третья клятва у нас с вами такой должна быть… Немец — враг, а свой изменник — втройне. Этим пощады нет, кто бы ни был. Коротеев Никита Васильевич разузнал, что наш Сухов с Бочаровым у немцев при штабе. Никто из нашего района иудой не стал, кроме этих двух, так надо сжить их со свету. С Суховым — моя вина. Я упустил из рук. Обещаю казнить обоих. Пусть теперь каждый, кто хочет, выскажется от чистого сердца.
С волнением слушал Алексей речь Невского. Приподнявшись на лавке, не отрываясь глядел он на говорившего. Губы его шевелились. На бледных ввалившихся щеках проступали пятна яркого румянца. Теперь, когда он сбрил бороду, лицо его казалось юношеским, почти мальчишеским. Худоба придавала чертам его лица светлую вдохновенность.
— Мне уже не рубить немца, но горжусь — рубил, — сказал он. — И правда — для этого только и жить сейчас. Не будет тому счастья, кто стоит в стороне. Проклята будет жизнь того. Товарищи отвернутся от него, родные откажутся, жена перестанет рожать детей ему, честного имени лишится он! Большую правду сказал ты, товарищ Невский.
Сухой кашель остановил речь Алексея. Он хотел сказать что-то еще, но уже не мог и только махнул рукой.
Коротеев наклонился к Невскому.
— Придется его отправлять. Иначе погубим парня.
Глядя, как Наталья бережно укрывает Алексея, Невский ответил:
— Отправлю их при первой возможности.
— Ну, а теперь споем, повеселимся, — сказал Петр Семенович. — Наталья выдаст нам кое-чего к празднику. Сходи, дочка, принеси поесть, попить.
— Сегодня бы отлично выпить по стопочке, по другой, — поддержал Коротеев, — я и вкус-то ее, проклятой, забыл.
— Стопочки — это у вас в городе, — ответил ему Миша Буряев, новгородец. — У нас на четвертинки счет поставлен. И название военное: не четвертинка, а запальник, не половинка, а фугасник.
— Вот мне бы фугасника и хватило, — засмеялся Коротеев.
— Верно ли говорят, Никита, что ты поешь хорошо? — неожиданно спросил Коротеева Невский.
— Я? Как же! Бас-баритон. А чего это ты?
— Да вот как раз к празднику твоя специальность. Спел бы нам, а?
— Ни с того, ни с сего? — развел тот руками.
— Как ни с того, ни с сего? Мы тебя просим. Вот это и есть причина. А, во-вторых, праздник!
— Ну, если так, — рассмеялся Коротеев, — тогда спою, конечно… Да не знаю, сумею ли натощак?
— Пой, пой! Может, тебя, друг, и кормить не за что.
— Не знаю, поет ли, а человек хороший, — заметил Чупров.
Коротеев встал, прислонился спиною к нарам, пожевал губами.
— Я шел к вам в лес, и казался он мне мертвым, безжизненным… А на самом деле такой бурной и яркой жизни, как сейчас, никогда и не знал он… Твердый народ мы. Об этом я и спою.
И, вздохнув, он начал песню.
О скалы грозные дробятся с ревом волны,
И с белой пеною, крутясь, бегут назад,
Но твердо серые утесы
Выносят волн напор,
Над морем стоя…
запел он сильным, но запущенным, давно не тренированным и, однако, глубоким, искренним голосом.
Пел он арию варяжского гостя из «Садко», самое сильное, что когда-либо было написано для баса, сильное, торжественно-величавое, о духовной мощи Севера. Слова и мелодия слиты были в прекрасном единстве. Он пел эту арию, как собственное признание, как исповедь.
Партизаны слушали его не дыша.
— Бас! Крепкий бас! — сказал Невский, когда Коротеев закончил.
Но тот только махнул рукой — не мешайте! Теперь запел он старую песню на слова Языкова, которую певал когда-то в юности, в начале жизни, молодой, честолюбивый, мечтавший о громкой славе:
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно…
Он пел и сам дрожал от упрямой силы слов и мелодии. И опять не чужою песней, а собственной речью звучало пение, словно не пел, а ораторствовал он, поднимая людей на борьбу, словно не певцом был он и даже не поэтом, сочинившим удивительные слова эти, а полководцем, который ведет сейчас людей на смерть.
Смело, братья, бурей полный
Прям и крепок парус мой.
Он замолчал — и никто не хлопнул в ладоши, никто не произнес ни звука.
Одна Наталья (она уже вернулась и застала половину песни) нашла, что сделать — вышла с подносом на середину горницы и на подносе подала Коротееву кружку трофейного вина.
Молча, едва кивнув, выпил он кружку залпом.
— Вот это и есть ваш запальничек? — спросил добродушно. — Детская посуда какая-то.
И медленно, важно, чувствуя, что все глядят на него с уважением, достойно выпил вторую.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: