Юрий Нагибин - Господствующая высота

Было время, когда они находились ближе к немцам, чем наши передовые части. Мы занимали господствующую высоту, они — внизу, в ложбине, а уж дальше, в лесу, — фашисты. И ведь такие черти упрямые, не хотели с насиженного места уходить! Там Севрюкова, старуха одна, лет семидесяти, так говорила: «Наши, говорит, ребята за всю родину и за свою деревеньку воюют. Пусть тут хатки целой не останется, пока мы тут — есть Старые Вяжищи. Потому — имя месту народ дает. А как уйдем, так и конец Старым Вяжищам». И не ушли. А мины и снаряды для них что град или снег, до того к ним привыкли. Гордый народ, настоящий! — с каким-то особым оттенком произнес он последнее слово.

Из тумана неслышно и нежданно выскочила машина и, косо резанув по нашим лицам желтым светом фар, исчезла в темноте. И снова пустота и темень вокруг, лишь изредка клубится гонимый фарами туман.

Я почувствовал, что дорога круто пошла под уклон.

Промозглая сырость сочилась за воротник куртки. Чтобы отвлечься, я стал думать о Вяжищах, о том, как мы войдем в сухую, чистую горницу старухи Севрюковой, как обсушимся около горячей печки, прогреем нутро крепкой брагой и ляжем спать на мягком, душистом сене… И, вообразив себе всю эту благодать, я вдруг с необычайной отчетливостью понял, что ничего этого не будет.

От холода я впал в полузабытье, в какой-то бодрствующий сон. Я покачивался в такт толчкам машины, а Погожин говорил с увлечением, предаваясь воспоминаниям:

— Очень я с ними сдружился. Там одни старики оставались, молодух с детьми в тыл отправили. Золотые старики! Как сойдутся у Севрюковой, так «Вечерний звон» поют — и все, знаете, тенорами. А рукодельники!.. Сами посуду нарезают, ковши и кубки, зыбки детские с музыкой строят, петухов флюгерных с голосом. Недаром ходила молва, что они похитили душу дерева. Мы им помогали, чем могли, так они нам из щепок и табакерки, и мундштуки, и трубки в подарок!. Вот увидите, как примут. Айдар, тебе пол-литра хватит?

Мы медленно сползали в глубокую лощину. Под колесами хлюпала торфянистая, болотистая земля. Айдар почти припал лицом к переднему стеклу, по которому бесцельно, словно в пересмех, болтался «дворник». И хотя двигалась машина очень медленно, мы почувствовали резкий толчок, когда Айдар внезапно затормозил. Обочь дороги стоял трухлявый мокрый столб. Погожин выскочил из машины и электрическим фонариком осветил верхушку столба. Там косо висела фанерная дощечка, черная от сырости.

«Старые Вяжищи», — прочел я полуистершиеся буквы.

— Трогай… — сказал Погожин, становясь на подножку.

Он наклонился вперед и ладонью с силой нажимал рычажок своего фонарика. Кружок света перебегал с кювета, заросшего жестяными осенними лопухами, на засохший ясень, на обрубок какого-то другого дерева, на кусты боярышника, затем на сгнившие, сочащиеся ржавой слизью доски, на кирпичную кладку — след былого очага — и снова на какой-то мусор среди оголенных осенью порослей.

Мы двигались мертвой, потерявшей очертания улицей разрушенной и покинутой деревни.

То ли случайно, то ли со злости, Айдар нажал сигнал. Автомобильный гудок потерянно, странно и ненужно прозвучал над пепелищем.

— Стой! — крикнул Погожин.

Он спрыгнул с подножки и, перешагнув кювет, направил снопик света на какую-то кочку, обросшую жесткой, бурой травой.

— Кажется… да, это землянка Севрюковой…

Айдар выключил фары.

— Ты что? Дальше поедем.

— Куда ехать? Бензин не хватит. Все ясно. Здесь заночуем.

И, словно не предвидя возражений, Айдар выключил мотор и стал переносить вещи в землянку.

Посреди землянки была лужа, в которую мерно падали с потолка капли. Но по краям было сухо, и когда Айдар расстелил брезент и зажег фонарь, мне показалось, что в землянке уж не так плохо. Во всяком случае здесь не было склизкого тумана и мучительного сквозняка. Я вспомнил фронтовые дни, и приключение начало мне нравиться. Айдар ухитрился развести костер, я стал помогать ему чистить рыбу. Погожин куда-то вышел со своим фонариком, и Айдар, подмигнув, сказал:

— Деревню свою ищет. А что ищет? Вот она деревня, вся тут.

Погожин вернулся мрачный. За это время рыба успела поджариться, а мой короткий подъем — смениться унынием: в землянке было почти так же холодно, как на улице, дым нестерпимо ел глаза, впереди была огромная осенняя ночь. Но, взглянув на опечаленное лицо Сергея Митрофановича, я сказал со всей возможной бодростью:

— Не грустите, Сергей Митрофанович. Что за рыбная ловля без приключений? По крайней мере будет что вспомнить!

А сам подумал: «Никогда больше не поеду на рыбную ловлю!»

— Кушай рыбу, товарищ полковник.

Погожин посмотрел на нас, будто не слышал.

— Не могу я в толк взять: почему деревня опустела?

— Да ведь разрушено все начисто, — сказал я, — верно, они у соседей отстроились.

— Чепуха! Ближайшая деревня Замостъе в двадцати километрах. Разве можно бросить такое место!. Такое богатейшее место без хозяина оставлять? Здесь и охота, и рыбалка, и леса роскошные, и почвы для огородов несравненные. Бросить свое место!.. Фашистов пересидели, так неужто перед разрухой сдали?..

Его мало огорчало то, что мы остались без теплого крова, ему было больно и обидно за людей, в чью силу и упрямство он так верил.

Он положил на тарелку недоеденную рыбу и, закурив, стал у входа в землянку, хмуро вглядываясь в ночь.

Айдар приблизил ко мне скуластое темноглазое лицо.

— Позови его в карты играть, — он настойчиво совал мне засаленную колоду карт.

Меня удивила эта неожиданная просьба, но все же я сказал:

— Сергей Митрофанович, голубчик, бросьте, давайте лучше в подкидного сыграем.

— Давайте, что ли… — отозвался он после некоторого молчания, и красный пепел папироски, описав дугу, канул в ночь.

— Подсаживайся и ты, Айдар.

— Айдар в карты не играет, — с важностью ответил тот. — Айдару хоть «Виллис» подари — он карты в руки не возьмет.

— Это почему же? — полюбопытствовал Погожин, тасуя мятую колоду.

— Отец Айдара чуть жизнь в карты не проиграл.

— Ну-ну?.. — поощрительно сказал Погожин.

Сергей Митрофанович любил слушать истории, в особенности такие, где имелся назидательный смысл. К этому у него была даже какая-то ребяческая страсть.

Айдар вытер жирные пальцы о штаны и начал рассказывать:

— Дед Айдара богат был. Больше тыщи коней имел, большой человек в степи был. Отец Айдара арак любил, а карты больше арак любил. Дед умирал, отца позвал. «Тимур, не играй в карты — нищим будешь». — «Я не буду нищим, а большой куш возьму». — «Ты не возьмешь куш. Ни деньги, ни табун, ни барашка не иметь тебе, Тимур». — «Тогда мне не видеть жизни, отец». — «Знаю, Тимур. Видишь крюк над моей головой? Когда час придет, бери аркан, вяжи на крюк, клади шею в петлю». — «Я не хочу в петлю, дай мне деньги отыграться». — «Не будет тебе деньги. Вот тебе аркан и помни мои слова». Дед закрыл глаза, сложил руки и не дышал больше.

Читать дальше