Станислав Родионов - Вторая сущность

— Как к человеку, — тихо уточнил я.

Видимо, в моих тихих словах была какая-то сила, остановившая его. Он помолчал, надел шляпу и очень искренне сказал:

— Конечно, лучшего сторожа нам не найти. Мастер на все руки, не пьющий, за дачи мы спокойны, ни одной кражи… И все-таки повлияйте. Пусть он сдержится на собрании…

Я проводил, его до калитки. Инстинкт, названный мною здравым смыслом, уже заглох. С Володей обязательно поговорю. Да и что мне грозило, кроме лишних хлопот?

Каким-то неведомым образом в моем сознании, как в испорченном телевизоре, загорелось яркое, все светлевшее пятно, в которое сбежалось несколько расплывчатых кадров — натруженные Володины руки в синих, почти конских жилах, веселая чернота Агнессиных глаз, выгоревшая головка Оли, мужской взгляд Коли… И я знал, что сейчас припущу в садоводство и буду нестись туда, пока всех их не увижу.

Председатель вышел за калитку. Уже из-за ограды он спросил меня все-таки как своего, как единомышленника:

— Вообразите, что стало бы, будь все как Пчелинцев?

Я глянул на молчавшие сосняки… И верно, что бы стало с миром, будь все, как Пчелинцев?

Садоводство встретило меня жизнью. Почти у каждого дома копошились. По улочкам ходил народ с корзинами, тачками, ведрами, ракетками… Неужели из-за собрания? И тогда мне вспомнилось, что сегодня суббота.

Я миновал чудо-врата, прошел сад и постучал. На крыльцо выбежала Агнесса с великанской деревянной ложкой. Она торопливо поманила меня, провела на кухню и усадила в уголок.

— А я буду варенье помешивать.

— Где Володя?

— Взяли с ребятами по рюкзаку и ушли в лес.

— За шишками?

— За бутылками.

— За какими бутылками?

— За всякими, которые туристы разбрасывают.

— Они вам нужны… под соки?

— Ну уж, грязные-то. Во-первых, физическая нагрузка для ребят. Во-вторых, очистка леса. В-третьих, сдаем и пополняем наш бюджет.

Варенье булькало. Агнесса помешивала его своей гигантской ложкой с любопытством, склонив голову набок, рассыпав короткие волосы по лбу и вглядываясь в его душистую массу, будто видела там что-то еще, кроме пузырей.

— Колька палец вывихнул на руке. Отец очень доволен.

— Чем? — не понял я, полагая, что она доскажет, чем доволен отец.

— Колька играл в старом окопе и свалился в него. А Володя внушает: «Гордись, свое первое ранение ты получил в окопе».

Проблемы воспитания, такой тяжкой для многих семей, у Пчелинцевых, видимо, не было. Она решалась патриархально — делай, как я; будь как я. Впрочем, не есть ли этот принцип основой педагогики, именуемой личным примером?

— Агнесса, вам детей растить трудно?

— От них столько радости.

— Все-таки заботы, хлопоты, воспитание…

— Трудно растить детей тому, кто их не любит.

В другой бы раз я поговорил, потому что брошенная ею мысль задевала: полно любящих родителей мучились с подростками; в конце концов, мы с женой тоже любили Наташку, которая отходила от нас все дальше и дальше. Но я пришел не за этим.

Момент мне показался весьма удобным. Как же я раньше не смекнул?.. Нужно поговорить с Агнессой, а уж она убедит мужа быть осмотрительным на собрании, и не только на собрании. Может, про засаду рассказать?

— Вы давно в браке? — начал я издалека.

— Одиннадцать лет.

— А где с ним познакомились?

— В заводской библиотеке. Володя все книги о природе брал. И знаете, я сразу поняла, что он хороший человек. Такой хороший, что я подумала: «Господи, не может быть!»

Видимо, понятие «хороший человек» у Агнессы было иное, чем у меня. Я бы не пожалел для характеристики Пчелинцева многих высоких слов, но хорошим был для меня человек мягкий, уступчивый, сочувствующий. Без ружья.

— Ну и не ошиблись? — со смешком спросил я, чтобы как-то смазать неприличие вопроса.

— За одиннадцать лет мы ни разу не поссорились.

— Ну уж, — не поверил я.

— Я так Володе сказала… Как глава семьи и мужчина будешь все серьезные вопросы решать сам. Только у меня просьба: прежде чем принять решение, посоветуйся со мной.

— Агнесса, многие супруги договариваются жить в мире, однако…

— Вы кое-что забыли?

— Что?

— А то не знаете…

— Не знаю, — искренне подтвердил я.

— Про любовь забыли? — удивилась Агнесса и даже перестала мешать варенье.

Мои лекции о семье и браке носили правовой уклон. Разумеется, о любви я тоже говорил. От анализа социологических опросов, да и вообще с возрастом, моя вера в то, что семья держится на любви, убывала. Правовые нормы, мой хлеб, о любви тоже помалкивали. Затеянного разговора пока не выходило — он свернул на красивую и ненужную сейчас дорожку.

Я оглядел кухню, так не походившую на наши, городские.

Кроме широкой чугунной плиты была и другая печка, что-то вроде небольшой русской или камина. По стенам висели затейливые половники, скалки, сковороды, дуршлаки и еще какие-то неизвестные мне приспособления. Одна полка была уставлена только глиняной посудой, вторая — только деревянной. Вышитые рушники, как хвосты петухов, висели в красном углу, надо мной. Связки репчатого лука и чеснока, нанизанные на шпагат, пересекли кухню по диагонали…

Кажется, подобные кухни я видел на картинах старых мастеров — только подвешенной мясной туши не хватало.

— А вы за Володю не беспокоитесь? — наконец-то придумал я вопрос для зачина.

— За этими шишками на такие высоченные сосны забирается…

— Я имею в виду конфликты.

— Вы еще не все их, эти конфликты, знаете, — с неожиданной радостью заговорила она. — На него подавали в суд за самоуправство: он обрезал свет у нашего казначея, тот воровал электричество. Били шоферы самосвалов — они мусор в лесу свалили; а он им дорогу поваленными соснами перекрыл. Привязывали к дереву браконьеры… Да всего и не перечислить.

Я смотрел в ее просветленное лицо, слышал гордецу в голосе и ничего не понимал. Все мои знакомые женщины стремились оградить мужей от мало-мальской неприятности.

Здоровый инстинкт, то бишь здравый смысл. Вот и моя жена звонила, побуждаемая этим инстинктом, чтобы, в свою очередь, побудить меня взяться за диссертацию.

— Агнесса, и вы его не удерживаете?

— Зачем? Он же мужчина.

Я умолк. Видимо, недоумение, а может, и тихий страх, тронули мое лицо. Агнесса перестала мешать варенье и смотрела на меня так, будто глупость про мужчин сказал я.

— Вы его… поощряете?

— Не поощряю, но и не попрекаю.

— Агнесса, а если человек нормален и спокоен, то он не мужчина?

— Спокойный мужчина… Это какой же? — невероятно удивилась она.

— Который работает, живет с семьей и…

Я споткнулся, отыскивая, что еще делает спокойный мужчина. Она помогла:

— И смотрит телевизор, и болеет за хоккей с футболом, и ездит на рыбалку…