Алексей Горбачев - Сельская учительница

Валентина понимала: разговор с ребятами не удался. Она вернулась домой удрученной и расстроенной.

Вечером, за ужином, Аня Пегова с сожалением говорила друзьям:

— Эх, приехала бы к нам Евдокия Романовна, мы бы и спели с ней, и в шашки поиграли, и костерчик разожгли бы на бережку… А Валентина Петровна примчалась, пошумела, поругала.

— Но все-таки польза была — постель Туркову застелила, — рассмеялся Быстров.

Прежде Валентине казалось, что она чуть ли не с первого урока сумеет привить ученикам любовь к русскому языку и литературе.

— Нельзя быть культурным человеком в полном смысле этого слова, не владея в совершенстве своим родным языком, не зная родную литературу, — убежденно доказывала она шестиклассникам.

Ребята внимательно слушали. А в тетрадях своих писали с такими грубейшими грамматическими ошибками, что она приходила в ярость.

«Ничего, ничего, — пыталась успокоить себя Валентина. — Язык — это трудно, грамоте нельзя обучить сразу, нужно терпение, с литературой будет легче, литературой можно увлечь…»

вслух читала она и с обидой замечала: шестиклассники шалят, переговариваются.

— Тише, ребята, вы слушаете шедевр устного народного творчества. «Вольга и Микула» — одна из лучших былин…

— Валентина Петровна, а Ваня спички зажигает под партой, — пожаловалась шестиклассница.

Вот тебе и шедевр!

— Ваня, положи ко мне на стол спички, — приказала Валентина. — Ребята, читаем дальше:

И опять она с горечью видела, что ее слушателям скучно, что они не понимают доброй половины слов старинной русской былины, и сошка, пусть она кленовая, пусть она с булатными лемехами, — им чужда.

Когда послышался в коридоре звонок, ребята сразу оживились, повеселели.

«Перемена им больше нравится, чем стихи», — с грустью подумала учительница.

Однажды к ней на урок пришел директор. Валентина волновалась, чувствовала себя скованно, боясь, что скажет что-то не так, что шестиклассники опять станут шалить, переговариваться, зажигать спички под партами. Чтобы урок получился хорошим, эффектным, она призвала на помощь все свои институтские знания.

— Я приду к вам на литературу в восьмой, потом поговорим, — сказал Николай Сергеевич.

Разговор был неприятный.

— Вся ваша беда состоит в том, что вы почти совсем не учитываете возрастных особенностей учеников, — объяснял ей в кабинете директор. — И в шестом классе, и в восьмом вы разговариваете с учениками одинаково — по-профессорски научно, как будто выступаете перед академиками. У постороннего человека, извините, может сложиться впечатление, будто вы рисуетесь — вот, мол, сколько я знаю, вот я какая. И потому не все ребята понимают вас, особенно в шестом. А ведь они должны с вашей помощью сами приходить к определенному выводу: и правило сформулировать, и самостоятельно разобрать стихотворение. У вас получается не урок, а ученая лекция. Вы бываете на уроках у других учителей?

Валентина специально попросила у Марфы Степановны побольше «окон» в расписании, думая использовать их для посещения уроков Борисова, Назарова, завуча, самого директора, но почти не делала этого, и сейчас подавленно ответила:

— Пока мало бываю… Некогда.

— Вот это напрасно, — упрекнул Николай Сергеевич. — Я бы на вашем месте каждый свободный час проводил в классе, слушал бы, присматривался, как ведут уроки другие. Учитель — это не только его личные знания, но и умение, искусство. Знания у вас есть, но опыта, навыка нет. Эти вещи, к сожалению, не даются вместе с дипломом, они приобретаются в школе и не сразу. У вас нет четвертого урока. Идемте со мной в класс.

И Валентина стала ходить на уроки. Особенно ей нравилось бывать в классе у Василия Васильевича. Энергичный, порывистый, он как бы зажигал ребят, и они действительно сами формулировали правила, а он только радостно подтверждал: «Правильно, умницы. Молодцы!». У него было много разных карточек с предложениями, картинок, диаграмм. Он был не прочь пошутить на уроке. Валентина видела: его ученики не станут жечь спички под партами, им просто некогда, они заняты, они работают все, им интересно.

— Я в жизни не научусь так вести уроки, — удрученно призналась она.

Василий Васильевич глянул на нее веселыми синими глазами.

— Научитесь! Приходите ко мне сегодня домой, и вы сразу совершите два полезных дела: отведаете свежей зайчатинки и покопаетесь в моих бумагах. Поделюсь я с вами наглядными пособиями. За десять лет у меня скопилось их порядочно. Без них работать нельзя, трудно.

В другой раз она попросилась на урок истории к Ивану Константиновичу Назарову и заслушалась, позабыв о том, что пришла за опытом. Урок был о гражданской войне в России. Как много нового, интересного узнала Валентина. И сам Назаров преобразился, она даже не замечала, что у него, как всегда, помята рубашка, не выглажены в стрелку брюки да и забыл он побриться. Иван Константинович увлекательно беседовал с ребятами, сообща вспомнили кинофильмы, книги, картины о гражданской войне, он объяснил, почему соседний колхоз в Шафраново носит имя Кашина, бывшего земского учителя, командира первых здешних красногвардейцев, показал его портрет. Валентину поразило необычное домашнее задание: учитель попросил, чтобы ребята на следующий раз принесли записи воспоминаний бывших красноармейцев-михайловцев.

— Ой, Иван Константинович, после вашего урока я убедилась, что ничегошеньки не умею, — сказала ему Валентина.

Учитель серьезно посмотрел на нее.

— Хорошее признание, следовательно, будете уметь. — Назаров немного помолчал, смущенно спросил: — Вам действительно понравился мой урок?

— Очень понравился! — ответила она и, понизив голос, добавила с улыбкой: — А бриться все-таки нужно.

Назаров потер ладонью заросший подбородок.

— Еще десяток-другой замечаний, и я стану франтом.

— Только не сердитесь, Иван Константинович.

— Что вы, что вы, Валентина Петровна, спасибо.

Завуч, Марфа Степановна, всегда нахваливала учительницу физики Серафиму Владимировну Подрезову — председательскую супругу. Подрезова женщина видная — полная, круглолицая, черноволосая. В Михайловке она, видимо, чувствовала себя первой дамой и потому, наверное, всюду старалась быть независимо-гордоватой. Валентина и к ней попросилась на урок.

— Пожалуйста, не возражаю, — милостиво разрешила та.

На перемене Валентина откровенно заметила: