Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

— Наше мясо едите, а меня еще обзываете, — сделав обиженный вид, захныкал Абдулатип. — Может, я тоже есть хочу, — и он протянул руку к мясу.

— Посмотрите‑ка на этого нахала, — удивился главный мюрид. — Уж не тебя ли мы поджидали в гости?

— Здесь моя бабушка живет, я в свой дом пришел. — Абдулатип понял, что нельзя показывать мюридам и тени растерянности, лучше смело нападать на них. И он сел на ковер поближе к тазу с мясом.

— Ха–ха! — засмеялся главный мюрид. — Вижу, парень стоящий. Эй, Кавсарат! Иди‑ка сюда.

«Что, если Кавсарат не признает меня, тогда все пропало», — в тревоге думал Абдулатип. Как только Кавсарат появилась на пороге, он бросился к ней.

— Бабушка, чего они меня обижают, есть не дают. Я голодный.

— Вернулся, дорогой! Ну и слава Аллаху, — закивала головой Кавсарат. — Ну как? Поменял ли яблоки на кукурузу? Вот и Парида уже по тебе плачет. — В эту минуту в комнату заглянула Парида.

— Ой, брат вернулся, — она бросилась было к Абдулатипу, но Галбацилав грубо оттолкнул ее к стене.

— Ну, чего раскричались! Еще посмотрим, какой он тебе брат, — он взглянул на главного, ища поддержки. Но тот был занят бараньей ногой и не обращал на него внимания.

— Ну‑ка, поди сюда! — Главный мюрид, уже изрядно захмелевший, поманил пальцем Абдулатипа.

— Выпей‑ка за здоровье своей любимой бабушки, — и он протянул Абдулатипу полный стакан самогона.

— Мусульманам грешно пить, и бабушка так говорила. — Абдулатип отстранил стакан.

— Вах! Посмотрите на этого петуха! Истинного мусульманина из себя строит, не пьет, не курит, только торгует. А теперь скажи: как тебя красные через готлинский мост пропустили. А? — Он исподлобья злобно посмотрел на мальчика.

— Пустили… Как бы не так. Они так набросились на меня, вот и гимнастерку разорвали. А один винтовкой ударил, и я даже сознание потерял, — Абдулатип всхлипнул.

— Гимнастерку, говоришь, порвали? А может, и правду говорит? — главный посмотрел на сидящих дружков. — А много там красных?

— На мосту пятеро было, а в ауле их полно, говорят, — шмыгнув носом, сказал Абдулатип.

— Это кто же тебе сказал?

— Мюриды в Заибе. В ауле, сказали, полно красных, смотри — береги свои яблоки. Я ни одного им не дал.

— Не дал, говоришь? Это хорошо, — главный протянул Абдулатипу объеденную баранью ногу. — На вот, ешь. — Он словно потерял интерес к Абдулатипу.

— Чего стоишь? Иди, — Галбацилав толкнул Абдулатипа к двери.

— Сдается мне — прикидывается этот паршивец, — сказал он тихо главному, но мальчик хорошо слышал его слова.

— Ты, Галбацилав, своей тени стал бояться. За каждым кустом тебе партизаны мерещатся. И чего ты их так боишься. А? Или трусишь? — прищурив левый глаз, главный ехидно взглянул на Галбацилава.

— Да я против их сотни готов один выступить. — Галбацилав обиженно засопел, маленькие злобные глазки сбежались к переносице.

— Зря не веришь мне, Булач, нюхом чую — мальчишка — красный лазутчик.

— Говорят, кто летом змею видел, зимой веревки боится, — усмехнулся главный.

— Вспомнишь мои слова, Булач, — Галбацилав махнул рукой. — Налей мне стаканчик. Хочу выпить за упокой души большевика Атаева. Завтра уж он от меня не уйдет.

— А здорово ты ему прислуживал во время войны с германцами. А? Небось дружком был? — съязвил главный.

— Никогда не был он мне дружком. Тогда еще я чуял — продался он красным. — Галбацилав залпом выпил стакан. — Еще в окопах я почувствовал, что он за птица, знал — царю изменит. Все о революции говорил. Ну, я с ним и сцепись, хоть и ниже чином был. — Галбацилав поджал губы. — А он меня плетью. Не забыл я про то. Ну да ничего. Разочтусь.

— Ха–ха, — смеялся главный. — Говоришь, плетью тебя? — Он уже окончательно опьянел. — Так, значит, старый у тебя должок, ну–ну.

— Будь уверен, Булач. Я в долгу у него не останусь.

— Ну–ну.

— Атаев в западне. Говорил же Камиль — в крепости жрать нечего. Долго они не продержатся. Да и боеприпасы, наверно, тю–тю. Боюсь, как бы Атаев руки на себя не наложил, сам хочу с ним расправиться.

— Нет, братец, дела Атаева не так уж безнадежны, как ты думаешь, — Булач нахмурился, пьяные глаза блеснули недобрым блеском. — Сегодня его двоюродный брат с отрядом партизан пришел в Обода ему на помощь. А завтра, того гляди, Караев в Голотли да Самурский в Карадахе выступят. Тогда плохи наши дела. Одним кулаком по нас ударят, сорвут нам наступление.

— А ты тут для чего?! — Галбацилав стукнул волосатым кулаком по полу. — У нас же есть свои люди в Обода.

— А, — махнул рукой Булач. — Люди… Ни на кого положиться нельзя.

— А Наху–Гаджи? Он подаст сигнал как договорено: зажжет костер на скале, как только красные уснут. Х–ха! Попляшут они у нас, проклятые гяуры. И опомниться им не дадим. Часть наших отрежет путь к крепости Караеву. А утречком мы и нагрянем к Атаеву. Камиль обещал испортить там пулеметы.

— Болтаешь много, — недовольно прервал его Булач, — говорят, и стены уши имеют. А тебя несет, как выпьешь.

— Вечно ты па меня цыкаешь. Слова не дашь сказать. Только себя умным считаешь, — Галбацилав недовольно засопел.

— Помолчи. Тут я командую. Так что изволь слушаться.

— В ауле женами своими командуй. Чем я хуже тебя? Я еще в царской армии не последним был.

— Ты моих жен не трогай. Они мне преданы и берегут свою честь. О своей лучше позаботься. Она, говорят, за болыневичком пошла? А?

— Не смей о Хандулай говорить! — Галбацилав аж зубами заскрипел. — А не то — голову, как арбуз, отрежу, — и он схватился за рукоятку кинжала.

— Может, я раньше продырявлю твое петушиное сердце. — Булач положил руку на кобуру.

За дверью Абдулатип и Парида внимательно прислушивались к тому, что говорили мюриды. Ребята волновались.

— Оказывается, Камиль — их разведчик, — шепнула Парида.

— Какой это?

— Рыжий такой.

— Что же делать? — Абдулатип тревожно посмотрел на девочку.

— Надо отсюда выбраться — и как можно скорей. — Парида решительно тряхнула головой. — Я пойду в крепость по скалам. Передам Атаеву, что завтра утром Кара–Караев придет им на помощь. И о Камиле скажу. Надо, чтобы пулеметы проверили. Вдруг он уже успел их испортить? А ты в Обода пойдешь, к двоюродному брату Атаева. Надо, чтобы они схватили этого Наху–Гаджи.

— А как мы отсюда выберемся?

Кавсарат, догадываясь, о чем шепчутся дети, бросила готовить чурек.

— Никуда я вас не выпущу. Малы еще воевать, — тихо сказала она.

— Бабушка, если мы будем здесь сидеть, там Сааду и его друзья погибнут, — тихо шепнула ей Парида. — Лучше помоги нам.

Кавсарат задумалась. Она тревожилась за ребят, но и не могла не думать о тех, кто ждал помощи в крепости.