Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

А в комнате разгорался спор между Булачом и Галбацилавом. Казалось, они вот–вот начнут драться.

Кавсарат сняла с полки пустой кувшин.

— На‑ка вот, — подавая его Париде, сказала она, — пойдешь на хутор к Омару, а через его двор есть спуск к речке, а оттуда до Обода— рукой подать. А ты подожди пока, — сказала она Абдулатипу. — Надо что‑то придумать, а то мюриды не выпустят тебя со двора, — и она открыла дверь в комнату. — Ох, дети мои! Вышли на священную войну, не знаете, какая судьба кого ждет, а ругаетесь, — сказала она. — Лучше‑ка вот отдохните перед походом да поешьте получше, — и она положила перед ними горячий хлеб. — Э, Парида! — выглянула она в дверь. — Сходи‑ка к дяде Омару, пусть продаст бузы.

— Вот бабушка святые слова говорит, — сказал Булач. Видно, он не желал связываться с пьяным Галбацилавом. — Пусть его буянит, — он махнул рукой в сторону Галбацилава, — не будем обращать на него внимания. А вот поесть и выпить перед походом не мешает. А ты, Алилав, проводи девочку. Ночь темная, чего доброго — напугает кто, — п он многозначительно подмигнул сидевшему рядом с ним мюриду.

А Галбацилав выпил залпом еще стакан, с важным видом покрутил усы.

— Ежели меня кто иголкой кольнет, то я шилом могу. А ну‑ка друг Гулла, — он толкнул в бок соседа, — спой песню перед походом, порадуй Душу.

— Эй, сынок! — крикнула Кавсарат Абдулатипу, — Поди‑ка, станцуй гостям.

— Давай, давай танцуй! — стали кричать мюриды. Пьяный Гулла схватил таз, отбивая лезгинку.

Абдулатип вышел в круг. Мюриды сдвинули к стене тарелки, освобождая ему место.

— Арс! — Абдулатип стремительно сорвался с места. Вот он сделал круг, другой, потом вдруг на какую‑то секунду припал на колено, снова вскочил и пошел на цыпочках, медленно жестикулируя руками, с пола столбом поднялась пыль, но мюриды, не обращая на это внимания, увлеченно хлопали.

— Арс! — Абдулатип вновь стремительно закружился по кругу, а сам внимательно наблюдал за Галбацилавом. Он один смотрел на него и не хлопал. Абдулатип нарочно прошелся прямо перед его носом, и тут вдруг Галбацилав, сбросив с плеч бурку, вскочил и вошел в круг. Даже усы у него вздрагивали.

— Арс! — Он медленно развел руки и, ногой оттолкнув Абдулатипа к стене, один пошел по кругу. — Арс! Я вам покажу, как танцуют настоящие горцы! Эй, щенок, учись! — Он надменно взглянул на присевшего у стены Абдулатипа.

— Вах! А ну‑ка, быстрей, Галбацилав, — подзадоривал его Булач, вместе с остальными хлопая в ладоши. Гулла бил в таз. — Арс! Арс!

Мюриды так увлеклись пляской пьяного Галбацилава, что не заметили, как через открытое окно Абдулатип спустился на веранду. Рядом с ней к дереву была привязана лошадь Булача. В один момент Абдулатип развязал уздечку и вскочил на лошадь.

Мюриды опомнились, лишь услышав стук копыт. С криком «партизаны!» они вскочили и бросились к коням. Кто‑то выстрелил.

— Убежал, щенок! — Галбацилав выругался. — Что я говорил!

В это время во двор вбежал А лил а в, провожавший Париду до хутора Омара.

— Девчонка исчезла! Вошла во двор— и след простыл, — кричал он сквозь шум Булачу.

— Поймать их! — Булач бил себя кулаком по лбу. — Обманули. И кого? Меня, старого волка! Поймать их! — Он повернулся к Кавеарат: — А все ты, старая ведьма! Ты все подстроила, — и он с размаху ударил Кавеарат плетью. — Вот они какие, оказывается, твои «родненькие»!

— Пусть у тебя руки отсохнут! — Кавеарат поднялась. Но мюриды уже не обращали на нее внимания. Толкая сапогами тарелки с едой, опрокидывая бутылки, они бросились к коням. В ночной тьме слышны были их проклятия, выстрелы и топот коней.

— Спаси, Аллах, моих детей, — Кавеарат воздела руки к небу,

По каменистым тропам серый конь Булача нес Абдулатипа в сторону Обода. В ушах мальчугана свистел ветер. Казалось, конь летит по буграм и ущельям, ноги его едва касались земли. И хотя ночь была темная, конь мчался уверенно, не замедляя бега, словно понимал положение всадника. Крики мюридов, выстрелы и стук копыт постепенно отдалялись. А в ушах Абдулатипа еще стоял хриплый голос Булача. Главарь мюридов был вне себя от бешенства. «И надо же было этому щенку украсть именно моего коня, — кричал он, — ведь это не конь, а орел, я выбирал его в лучшем табуне ахвахцев! Разве его догонишь теперь! Улизнул мальчишка. Задушил бы его собственными руками!»

Абдулатип, прижавшись к гриве коня, все погонял его, все просил не замедлять бега. Со стороны Акаро–горы дул сырой ветер, похоже, оттуда шел дождь. Абдулатип был в одной рубашке, ветер надувал ее колоколом, но Абдулатип не чувствовал холода.

На перевале конь повернул было в Хундах, но Абдулатип успел направить его к пашням, в сторону Обода. Мальчик поглаживал взмыленную шею коня. «Скачи, дорогой, скачи, в Обода отдохнешь. Я сам накормлю тебя. Теперь будешь служить красным партизанам».

Вот и аул Обода. В домах кое–где виднелись огоньки. Здесь располагался отряд партизан, прибывших из Ботлиха.

Абдулатип позволил наконец коню перейти на шаг. Мальчику еще не верилось, что он у цели. «Скорее, скорее найти командира, двоюродного брата Атаева, и все ему передать. Главное, скорее сообщить, что среди его людей есть предатель. Его имя Наху–Гаджи, — это он запомнил хорошо. Наху–Гаджи. Он зажжет сегодня огонь на скале, когда партизаны уснут. Галбауллав хвалился, что они нападут тогда па Обод и всех перере–жут. Но вам это не удастся, проклятые мюриды. Он, Абдулатип, уже здесь в ауле. И Парида, наверно, уже дошла до крепости. Прошла ли она через скалы в такую ночь? Ей труднее, чем ему».

Из задумчивости вывел Абдулатипа окрик часовых. Двое партизан остановили его на краю аула.

— Кто такой?

— Я свой, партизан, мне к командиру скорей надо.

— Ха–ха! Партизан. Видали мы таких.

— Ведите меня к командиру! — Абдулатип ловко соскочил с коня.

— Смотри‑ка на него. Молоко на губах не обсохло, а ездит как настоящий джигит, — сказал вихрастый парень в заломленной на самый затылок папахе. — Ну‑ка, проверим — нет ли у тебя какого оружия за пазухой. — Убедившись, что оружия нет, партизан кивнул в сторону штаба. — Ну, пошли.

В небольшой, хорошо освещенной сакле, в которой расположился штаб, навстречу Абдулатипу поднялся высокий человек, лет двадцати пяти, с такими же, как у Атаева, темными, чуть лукавыми глазами.

— Вот товарищ командир, на коне прискакал, заявил, лично с вамп говорить желает, — сказал вихрастый парень.

— Хорошо, Сулейман. Выйди на минуту. Ну, докладывай, — командир кивнул Абдулатипу.

Абдулатип стал торопливо рассказывать.

— Так, так, — брат Атаева кивал головой, время от времени поглядывая на паренька.

— А где ж твоя лошадь? — спросил он.