Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

— О–о! У тебя аппетит неплохой! — усмехнулся Серажутдин. — У нее, говорят, жених — коммунист. И не робкого десятка.

— Немецкая пуля его достанет! А не то и здесь прикончим. Сила‑то еще есть, а? Как я сегодня старика‑то свалил. А он здесь когда‑то силачом считался.

— Здоров был старик. У меня с ним свои счеты. Вчера едва сдержался, когда он о моем отце рассказывал. Едва не выстрелил в него. Ну, думаю, подожди, рассчитаюсь скоро и за себя и за отца. Вот и рассчитались. Как он сегодня в район‑то спешил… О нас сообщить хотел. «Куда, спрашиваю, торопишься, дед?» А он ласково так: «В район посылку несу». Ну, тут я его к пропасти тесню, не пускаю. Попался, старый черт. Догадался он, не окажись ты рядом — не осилить бы мне его. Еще силен был.

— Да, повезло тебе, что вас я увидел. Не зря бежал.

— Спасибо тебе. Ловко ты его в спину толкнул. Как думаешь — готов он? Или, может, жив>, старый черт.

— Куда там! Пропасть‑то какая! Оттуда никто не возвращается. Если и река его не унесла, то кто его там найдет. Будь спокоен. А теперь и эти попались. Поорут да перестанут, — слышно было, как Чупан сплюнул.

— Пригодился мой динамит. Думал, так и брошу без дела, — сказал Серажутдин. — Теперь в чеченские леса надо двигать. Позже сюда придем и заберем все.

— Одни?

— Почему одни. С десантом. Место тут — в самый раз. Плохо, что быстро сматываться приходится — надо бы людей надежных в ауле подыскать. Чтоб десант встречали.

— Тут, брат, таких нет. Здесь другая сила нужна.

— Ничего, придет время — в железный кулак их зажмем. Немецкие оккупационные власти опорой нам будут. Тогда не одна Маседо будет у тебя и у меня… А она, между прочим, не из робких.

— Мне такие нравятся.

— Она, видно, жалеет тебя. Даже защищать стала передо мной. Действительно дурачком тебя считает.

— Ничего, полюбит, — убежденно заявил Чупан.

— Ну, пора уходить.

Хажа, прижавшись ко мне,, плакала. На какую‑то минуту она замолкала, прислушиваясь к разговору, а потом снова начинала всхлипывать. А я, прильнув к щели, прислушивался изо всех сил, хоть и очень болела голова, а звон в ушах не проходил. Камень в щели нагрелся от моего дыхания.

— Кричи, пусть они нас выпустят, — всхлипывая, дергала меня за руку Хажа.

— Так они и выпустят, — я опять прильнул к щели.

— Смотри‑ка, Назир, добыча к нам сама идет, — услышал я голос Чупана.

— Да это туренок той девчонки. Пристрелить его надо, а то по нему найдут этих щенков. Он за девчонкой как тень гоняется. Нет, не стреляй, ножом… Вот так.

Видно, он броском ножа убил туренка, слышен был лишь хриплый крик и шум падения.

— Ловко ты его, — сказал Чупан. — Захватим его с собой, в дороге жрать нужно.

— Что там? — спрашивала меня сквозь слезы Хажа, но я не ответил ей.

После их ухода мне вдруг стало еще страшней. Я вспомнил песню бабушки о молодом чабане, который погиб в пещере вместе со своей отарой. Он укрылся там от града, а скала обвалилась и закрыла ему выход. Два дня пел чабан, надеясь, что кто‑нибудь услышит его. А на третий голос его охрип, а голодные бараны стали есть друг у друга шерсть. На третий день, говорилось в песне, ничего уже не слышно было из пещеры. Чабана с отарой нашли, но было уже поздно. Когда я слушал эту песню, мне всегда бывало грустно и жалко молодого чабана.

А теперь вот мы сами закрыты в пещере, и никто не слышит нас. Помню, когда умирала бабушка, она велела поднять ее. Положили ей под спину подушки, и она немного приподнялась, словно сидела. «Ты зачем так?» — спросил я тогда. «А вот смерть придет, увидит, что я сижу, да, может, обратно и уйдет, подумает: есть еще у бабушки силенки». А нас никто и не поднимет даже. Мама будет искать нас в лесу и на речке, подумает, что мы утонули… и дедушку Абдурахмана они убили. Он‑то знал, где эта пещера и нашел бы нас. «Дедушка, дедушка…» — чуть не плача, думал я.

— Что нам делать? — всхлипывая, говорила Хажа. — Ну придумай что‑нибудь.

А что тут придумаешь. Кричи — не кричи, все равно никого рядом нет.

— Слышишь, что‑то шумит, — говорит Хажа.

— Это река. Кто сюда ночью пойдет. Тут и днем‑то никого не бывает. — Я думал, как бы мне немного успокоить Хажу.

— Помнишь, — говорю я, — как в сказке «Али–баба и сорок разбойников» есть какие‑то слова? Скажешь их — и двери в скале откроются.

— Помню. «Сим–сим, открой ворота», — всхлипнув, сказала Хажа. Она перестала плакать и немного успокоилась. А я мучительно вспоминал какую‑нибудь сказку, чтобы рассказать Хаше, но как назло в голову ничего не приходило.

— Слышишь? Кто‑то идет, — опять сказала Хажа.

— Это деревья от ветра скрипят. Видно, дождь будет.

Вдруг за стеной отчетливо послышался чей‑то стон и хрип. Я прильнул к щели. Теперь ясно слышалось глухое урчанье какого‑то большого зверя.

— Хажа! Там зверь огромный! — обернувшись, крикнул я.

— Какой?

Зверь заревел громко, протяжно.

— Медведь! — Хажа схватила меня за руку, и мы притаились у стенки пещеры. И вдруг огромная каменная глыба, закрывавшая нам выход, откатилась, и медведь, с диким ревом ринулся в пещеру и упал около нас. Еще не совсем понимая, что произошло, мы бросились бежать. У входа чуть не поскользнулись на луже крови. Наверно, медведь был ранен и пришел умирать в пещеру. Этим и спас нас. Но об этом мы подумали позже, а тогда, держась за руки, мы мчались без оглядки к стоянке чабанов. Не чувствуя боли от ударов о камни, забыв об осторожности, мы неслись по тропинкам, по которым и днем нелегко пробираться. Маленький тусклый серп месяца не мог осветить дорогу, да и он то и дело скрывался за тучами.

Громкий лай собак у стоянки чабанов заставил нас наконец остановиться. Одна из собак, очень похожая на моего Галбаца, прямо так и подлетела к нам.

— Алмас, ко мне! — услышали мы голос Маседо. — Кто там? — крикнула она в темноту.

— Это мы! — ответил я.

Только теперь Маседо разглядела нас.

— Откуда вы? Что случилось?

— Убежали шпионы… В пещере закрыли нас, — торопливо начала Хажа.

— Какие шпионы? Где!

Я все рассказал.

Маседо заторопилась. Приведя нас в хижину чабанов, она сняла со стены кинжал, накинула бурку. Винтовка была у нее в руках. Быстро вышла п привела коня. На шум подошел удаман Али.

— Что это вы в такой час? Может, с дедушкой что случилось? — встревожился он.

— В ауле враги, Али. Тот хромой солдат — совсем не солдат, — Масе–до быстро седлала коня. — А Чупан — с ним заодно. Не сумасшедший он вовсе. Я догоню их, — она вскочила в седло.

— Маседо! Остановись! Я сам! — кричал удаман Али, но стук копыт все удалялся, и скоро Маседо скрылась из вида.

— Ну и девушка! Джигит! Ну‑ка, молодцы, возьмите мою ярыгу, айда к отаре, помогите старикам, в такую ночь волки не дремлют. И надо же было и этому Хаджи–Мухамеду уйти с гор.