Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

У крепостных ворот ватага детей забавлялась игрой в орехи. Юноша засмотрелся на эту веселую игру, вспомнил свое недалекое детство, усмехнулся, припоминая, как почти всегда он оставался победителем, выигрывая больше всех орехов — и все из‑за своих длинных рук.

Мальчишки бросили игру и, разинув рты, взирали на незнакомого великана. Магдилав попросил их отвести его к дому Исилава и сразу вся ватага с готовностью указала ему путь и повела его за собой.

Они шли то по узким улочкам, часто прикрытым крышами–переходами из крыш на крышу мостиками дорогой, где порой великану приходилось пробираться чуть ли не на четвереньках, а мальчишки то убегали вперед, то возвращались — все не могли насмотреться на такую громадину. И вдруг они очутились на зеленой полянке, где из‑за огромных деревьев айвы показался большой красивый дом с широкой верандой. У входа был прибит череп горного тура с разветвленными рогами— для отвода дурного глаза. Дети показали на закрытые деревянные ворота и отошли. Магдилав в нерешительности остановился. До слуха его донеслась песня, которую пела тихо и плавно горянка. И почему‑то песня была печальной.

С бьющимся сердцем слушал юноша прекрасный голос и наконец, набравшись смелости, тихонько толкнул рукою дверь. Его тихое прикосновение подобно было сильному удару обыкновенного человека. Дверь открылась, и Магдилав отпрянул, ослепленный. Под зелеными ветвями тутовника сидела девушка. На гладко вымощенном полу был расстелен ковер, на ковре подушка, а на ней она — прекрасная как майский цветок под утренним солнцем. Перед ней стоял деревянный станок, на котором табасаранки ткут ковры, рядом разноцветные нитки, а руки ее, тонкие, белоснежные, проворно работали — ткали. Девушка вздрогнула и подняла голову, красная шаль соскользнула ей на плечи. В черных как ночь глазах вспыхнул огонь.

— Ой! — вскрикнула она, убирая под шаль распустившиеся без чохто косы, и быстро вскочила на ноги.

— Салам! — тихо проговорил Магдилав.

— С приездом вас! — улыбаясь и уже оправившись от минутного замешательства, ответила девушка. — Что же вы стоите, дайте‑ка мне коня, — и она взяла у него поводок. Потом пошла на сеновал, принесла охапку свежего сена и положила перед конем. Плавной своей походкой поднялась наверх и вернулась с подушкой для гостя. — Садитесь, скоро приедут отец и братья. Они с чабанами перегоняют овец с гор. Время такое опасное — говорят, воины Надиршаха где‑то рядом, а ведь они не щадят никого.

— Я давно собирался приехать, да все не удавалось, — лепетал Магдилав, неловко усаживаясь на ковер. А девушка продолжала непринужденно болтать.

— Отец говорил нам, что вы должны приехать, он ждал вас еще в прошлый четверг, собирался на охоту.

— Жаль, — сказал почему‑то Магдилав, еще не смея открыто взглянуть на дочку Исилава. На душе у него было легко и радостно, ведь он увидел ее наконец‑то, находится так близко к ней, и такое волнение охватывало его, что пришлось повторять себе: «Будь мужчиной, Магдилав, не теряйся, успокойся, не выдавай свою неловкость, потом не исправишь — вот она райская птица порхает вокруг тебя, но она ведь так высоко от тебя, что не достанешь никогда, хоть досыта налюбуйся и послушай ее».

От смущения он стал рассматривать ее работу и был поражен искусством мастерицы. Ковер наполовину был уже готов. Как живо|й в центре его красовался олененок на тонких точеных ножках. Магдилав улыбнулся.

— Это мой Тулпар, — заметив улыбку Магдилава, сказала девушка. — Отец привез его с гор мне в подарок. Ему еще, наверное, и трех месяцев не было. Мать его тигр зарезал, А сам он умирал с голоду, бедняжка, и хромал. Всех сначала дичился, а ко мне привык сразу. Вот и теперь не отходит от меня. Правда, Тулпар, ты любишь свою Тайпус? — Олененок, — Магдилав сначала и не заметил его, — карими преданными глазами глядел на свою хозяйку.

«Так вот как зовут ее! Тайпус! Какое прекрасное имя! Тайпус — значит райская птица! Видит Аллах, что поистине так, и говорит она, как поет, и жемчужины сыплются у нее изо рта!»

Юноша смотрел на узоры сотканного ею ковра, а на него смотрели два черных глаза, глубоких, ласковых, лучистых. Совсем близко он слышал ее певучий голос, чувствовал ее дыхание. А она говорила так просто, будто делясь с братом о своей судьбе, о том, как умерла ее мать, добрая женщина из Табарисе, как горевал отец, ведь он так ее любил, — была она красивая, на все руки мастерица, и это она научила дочь ткать ковры.

Часто повторяла она: «Мастерство, дочка, не умирает никогда. Из‑за этих ковров мы и с отцом твоим встретились. Приехал он однажды в Табарисе за коврами и увидел меня. И уж больше не отстал, пока не добился согласия моих родителей сыграть свадьбу»…

Не была Тайпус похожа на гондохских девушек, воспитанных на старых горских обычаях. При встрече с мужчиной не смели они открывать лица, возвращаясь от источника с кувшином на плече, делали они огромные круги, только бы обойти годекан, где проводила время мужская половина аула. А Тайпус была совсем другой. Ведь росла она среди семерых братьев. Всюду — и на охоту, и на пиры брали они с собой сестренку. Все уже привыкли видеть ее на ретивом коне, скачущей не хуже любого джигита. И оружием она владела не хуже братьев, а вот мать научила ее ткать ковры.

Между тем Тайпус разожгла огонь в коре и стала стряпать тоненькие чуреки, в кастрюле сварилось мясо, и чудесный запах щекотал ноздри голодного горца. «Какому счастливцу достанется она? — думал он с грустью. — Конечно, только ханскому сыну отдаст ее отец». И представлял себе как однажды увезет богатый жених Тайпус в роскошный дворец. «Ну и пусть, все равно, он, Магдилав, навсегда сохранит ее образ в своем сердце».

— Кажется, наши возвращаются! Я слышу стук копыт, — прервала его печальные мысли Тайпус. — Пошли, встретим их в лесу у источника Китилай. Я всегда ожидаю их там. — Магдилав с готовностью последовал за девушкой.

Опять жители Турутли с удивлением смотрели на невиданного великана, с трудом пробиравшегося по узким улочкам. А детвора далеко за крепостной стеной гурьбой провожала их.

«Какой он большой, поднимет руку и до неба достанет!» — шептались мальчишки между собой. А великан ласково улыбался им. Они проходили мимо большого дерева. Метров на сорок тянулось оно в небо, под весенним, тихим ветром шелестела его серебристо–шелковая крона.

— Крепкий старик, эта пальма, — говорила Тайпус, — Откуда бы не возвращалась я домой, издали еще вижу ее верхушку.

— Сколько же лет этому великану?

Тайпус задумалась.

— Моя бабушка говорила, что они ровесники с этим деревом. А бабушке было сто тридцать.

Так они переходили от дерева к дереву, рассказывая друг другу сказки и легенды, услышанные от старших. За пальмой по склонам начинались заросли ивняка, где весе'нние птицы пели свои песни, где там и сям мелькали летучие мыши, пушистые белки. Магдилаву казалось, что он попал в волшебный мир: таким невиданным казалось ему все вокруг — и деревья, и пестрая от множества цветов зеленая трава, на которой играли лучи солнца, падающие сквозь листву, и журчание родника где‑то близко, и олененок, который резвился около Тайпус, и, главное, рядом шла она', такая легкая, такая красивая и такая простая.