Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

— А ружье вот свое дарю, — говорил Исилав. — Пусть оно будет прицельным, Магдилав. Не пришлось нам вместе охотиться на горных туров, а вот за вражескими воинами уж поохотимся!

Все засмеялись, улыбнулась и Тайпус, любуясь Магдилавом: как шла ему чуха, которую она сшила, коротая бессонные ночи. И она положила, как и братьям, в его хурджины чуреки с брынзой и мясом, сама привязала их к седлу красного скакуна и вышла во двор с кувшином на плече, полным водой, чтобы постоять на пути для счастливой дороги дорогим братьям, отцу и любимому Магдилаву.

— Настал наш час, — сказал Исилав, — да пошлет Аллах нам удачу!

Каждый раз, когда выхожу из дома, я гляжу на крону той высокой пальмы, будто она приносит мне счастье, а у ворот меня встречает дочка.

— И она приносит счастье?

— Да, сынок, надеюсь, и тебе она принесет счастье.

— Дай Аллах! Я бы всю жизнь молился Аллаху, чтобы всегда вот так провожала меня из дома… Тайпус…

— Тайпус — она вся в мать, и та была доброй души человек.

— Как бы я хотел, Исилав, чтобы вы считали меня сыном. Знаю, я говорю не то, как в бреду. Но не могу выйти за этот порог, не сказав вам этого. Я беден, как то дерево, и одинок, у вас есть все…

— Правда, не время, Магдилав, для такого разговора, но раз ты начал его, то я должен ответить тебе, что не нужно мне ни твоего богатства, тем более его у тебя нет, ни твоей славы, правда, она у тебя есть.

Лишь бы в груди у тебя было чистое сердце. Я сам такой, сынок, ты не красней. Вижу, и Тайпус ты по душе пришелся, да и мне нравишься.

Дай Аллах нам удачи покончить с врагом, сыграем вам свадьбу. Только отец твой будет против, он еще считает меня своим врагом, хоть вражду между мной и моим лучшим другом сеял Нуцал.

— Отец знает это, Исилав, только упрямится, против Нуцал–хана боится и слова враждебного сказать.

— С Нуцал–ханом, сынок, мы рассчитаемся. Вот придет время, отомщу за все, он стрелял в мое сердце и отнял моей же рукой лучшего друга у меня. Такое не прощается. Думаешь, он от души приглашает меня в гости, на охоту? Хитрит лиса. Но и я не дурак, дай Аллах удобного случая, наступлю на хвост лисе… Итак, сынок Магдилав, если Аллахом суждено, станешь моим восьмым сыном, братом моих сыновей. Этим восстановим мы разрезанную нить дружбы с твоим честным родом.

От радости сердце замирало в груди Магдилава, казалось, оно вот–вот вылетит к голубому небу. Он стоял такой большой перед Исилавом, а казался себе таким маленьким.

— Ну, сынок, выходи с Аллахом впереди, а хозяин должен последним покинуть двор, — подтолкнул его Исилав. — И Тайпус тоже ждет, наверное, нас.

— Бисмилахи рахмани рахим [28] Пусть начало пути будет удачным. , — сказал Магдилав, выходя из открытых ворот и тут же увидел Тайпус, стоящую с полным кувшином на плече. Она растерянно улыбнулась, увидев счастливое лицо Магдилава, и все поняла. Отец потрепал ее по щеке.

— Что же, доченька моя, сегодня провожаешь отца, братьев и вот жениха. По глазам вижу, любишь его. Аллах свидетель, я только добра тебе желаю и здесь не хочу соблюдать обычаев — выдать тебя только по моей воле… До свидания, дочка, береги себя и наш дом.

— До свидания, — сказал еле слышно и Магдилав. Улыбающиеся сквозь слезы черные глаза любимой ответили ему. Нигде и никогда не забудет он их, любящих и нежных.

Три дня ехали аварцы во главе с Муртазали — вчерашние крестьяне, а сегодня вооруженные до зубов воины, чтобы помочь братьям казикумухцам, лезгинам и табасаранцам, спасти их от меча беспощадного перса. И где бы они не появлялись — в каждом ауле их встречали хлебом–солью, напутствовали добрым словом, отдавали лучших своих сынов. Из уст в уста передавались жестокие подробности бесчинств вражеских войск, воодушевленных приказом шаха — «рубить наповал непокорных».

Три крепости сооружали враги поблизости Казикумухского Шемхала. Мечтали навечно укрепиться в горах и отсюда наносить удары дагестанцам. Но народы страны гор не испугались иноземцев. Отряд Муртазали, в котором теперь насчитывалось пятьсот сабель, двинулся навстречу врагу. На третий день, после выхода из Турутли, на заре июньского дня, когда над Тирхинскими горами нависла свинцовая туча, все были уже на конях у Салинского перевала, горбатого, как спина верблюда. Отряд остановился у самого его подножья, и Муртазали, посовещавшись с Исилавом, послал разведку на перевал. Оттуда, как на ладони виднелось Салинское ущелье, цветущие лощины, холмы, шумевшая горная река. И вскоре разведка донесла, что за рекой в лощине сквозь молоко тумана просматриваются отряды Фатх–Али–хана; вся долина черным–черва, костры еще не потушены, но в лагере врага чувствуется оживление, видимо, войска двинутся в поход и путь его лежит через Салинское ущелье. Сам Муртазали вместе с Исилавом и несколькими воинами поднялись на конях за зубчатую, каменистую вершину перевала.

— Если они перейдут каменный арочный мост, стоящий высоко над рекой, их уже не остановишь, — сказал Исилав. — Слишком много врагов. Преградить им путь нам не удастся.

— Надо бы мост уничтожить. Ведь стоит вытащить несколько камней из подпорки моста, и он рухнет. Придется врагам переходить реку ниже, в более спокойном месте, вот тогда и свалить на них неожиданно каменный град, тогда бы и нанести удар…

— Это же здорово! — вскричал Магдилав. — Увидят персы, как горцы умеют встречать врагов!

— Но как же быть с мостом, спуститься незамеченным почти невозможно туда, там внизу туман рассеялся, спуск как на ладони виден. Вот если бы с той крутой скалы, — и Муртазали показал рукой на отвесную скалу западнее перевала, спускавшуюся прямо к реке.

— Отойдем лучше к Сурахи, к следующему перевалу, там и дадим перца персам — нанесем внезапный удар сверху и, пока опомнится враг, отступим дальше, пока не поспеет помощь — иного выхода нет — тут они могут нас разбить, — заметил Исилав.

— Они разрушат мой аул, — отозвался сотник, — что будет с односельчанами! Попадут в пасть персов — не останется живой души. Надо их предупредить, чтобы покинули аул.

— Я спущусь к мосту через скалу, разрушу мост, — выступил решительно Магдилав.

Все посмотрели на него с удивлением — такой великан с отвесной скалы спустится!

— Я привычный, — усмехнулся Магдилав. Он вспомнил, как когда‑то заболела мать и знахари сказали, что вылечит ее только пчелиный мед. И тогда он взял кинжал, привязал к спине медный кувшин и, никому ничего не сказав, отправился со своим другом Гуллой к гондохской реке — там на груди высокой — в сто метров — скалы гнездились дикие пчелы. Друг стоял внизу, а Магдилав пробил на груди скалы кинжалом ступени для ног, поднялся по крепкому склону скалы и добыл мед. — Я привычный, — повторил юноша. — Конечно, — спуститься будет труднее, чем подняться, но что же делать, раз надо, — и он начал снимать чуху.