Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

— О чем, великий шах, мы можем договориться. — Магдилав расправил плечи, потирал руки, — Я простой горец, бедняк, а ты шах Персии.

— Будешь послушным, станешь и богатым, и прославленным. Вас, горцев, обманывали турки, русские гяуры, а я принес вам свободу. Если перестанете бунтовать, станете частью Великого Ирана, и ты будешь одним из моих военачальников, поставлю тебя во главе воинов–горцев. Мы покорим мир. Весь он будет в моей ладони. — Шах протянул руку, раздвинул пальцы, на которых блестели перстни с бриллиантами, так, будто в самом деле он хотел в этой маленькой ладони разместить весь мир, и самодовольно улыбнулся.

— Не надо мне богатства, шах. Я родился в бедных каменистых горах, и они очень дороги мне, как и моим братьям–горцам.

— Ха–ха–ха, — рассмеялся Надир, — Богатство, кунак, любят все.

И твои каменистые горы станут частью великого владения шаха Ирана, и ты будешь как в раю. Будут у тебя и жены, и рабы, и кони, и слуги. Мне как раз нужны такие храбрецы, как ты.

— Я не продаюсь, Надир. Не надо мне ни жен, ни рабов, ни ваших дворцов. Не трогай горцев! Они росли тут и ни на что не поменяют свою свободу. Ты слышишь, как стонут горы, ущелья, как дымят сожженные твоими воинами наши бедные аулы, как плачут наши женщины, как проклинает иноземцев наша земля, политая кровью.

— Они и будут стонать, горец, пока не покоритесь мне, воинов у меня столько, сколько звезд на небе, оружия у меня столько, сколько камней в этих проклятых горах. Я всемогущ, и зря твои братья сопротивляются.

— Ряды твоих воинов, шах, редеют, как звезды в утреннем рассвете, реки горные краснеют от их крови…

— Молчать! — крикнул взбешенный Надир. Голос у него дрожал, глаза сузились, сам он стал похож теперь на тигра, готового броситься на жертву. — Как смеешь ты, пленник, так разговаривать со мной?! Добром не подчинишься, — силой заставлю на колени пасть, дикий горец.

— Никогда не заставишь! — Магдилав вскочил и бросился на окружавших его вооруженных визирей. В одно мгновенье разбросал он их как котят. И кинулся к двери, сбивая кулаками и ногами всех, кто собирался преградить ему путь; испуганные пленницы с визгом прятались по углам, закрыв лица платками.

— Аркан! Арканом его! — услышал он хриплый голос Надира. — Упустите, головы сниму!…

Опять Магдилав лежал в клетке. Аркан поймал его у самых дверей. Враги связали ему руки, ноги, потом трое здоровенных слуг били его ногами, плетью так, что живого места на теле не оставили. Потащили к клетке.

— Добром не хотел — дикого горца силой возьмем.

— Отрезать ему ослиные уши! — кричал Надир. — Я заставлю его развязать язык.

И палачи старались. Докрасна раскалили они ножи в огне и отрезали уши Магдилаву. Вот они валялись на полу — большие, похожие на виноградные листья, уши великана, которыми он ловил шорох приближающегося врага в горах, которыми он слушал песни любимой Тайпус, которыми он внимал умным наставлениям старых горцев на годеканах.

— Все равно молчит, — сообщили Надиру визири. — Ни единого стона не издал.

— И нос ему отрежьте! — приказал Надир.

Опять палачи накалили в огне ножи и отрезали герою нос. И вот огромный нос, который стоял на его лице, как памятник у дороги, которым он чувствовал запах материнского чурека и запах цветущих гор весной, валялся на полу.

— Молчит проклятый горец, — донесли визири Надиру. — Такого мужества мы еще не видели.

— Тогда свяжите ему ноги и руки, сделайте из шкур буйволов мешок — суньте туда и бросьте проклятого с высокой горы, — Надир показал рукой на скалистую гору Барзу Ялу, у подножья которой бурлила Чири–них. Пусть в кашу превратятся кости упрямого горца!

Зарезали слуги четырех здоровенных буйволов, накормили мясом отряд воинов, а из буйволиных шкур сшили мешок по телу Магдилава, сунули его туда и десять здоровенных персов потащили мешок к горе Барзу Ялу. На закате рузман–дня бросили враги мешок вниз. С двухсотметровой высоты полетел мешок и рухнул в мутную воду.

«Наконец‑то избавились от этого залима, — потирали руки слуги Надиршаха. — Вот будут радоваться вороны, отведают мяса великана». Но ошиблись враги. На следующий день спустилась с гор на водопой к Чири–них отара овец. Старый чабан Чупалав Заметил огромный мешок на берегу. Разрезал он кинжалом мешок и обнаружил Магдилава. Сразу догадался старик, кто перед ним. Не было в горах человека, не слышавшего о Магдилаве–багадуре. Вместе с другими чабанами перетащил Чупалав великана в горную пещеру, где обычно устраивались чабаны на ночлег, и принялся лечить раненого. Прежде всего зарезали чабаны баранов и накормили его, промыли страшные раны целебной водой из горячих источников, теплыми бараньими шкурами туго обвязали разбитое его тело.

— Спасибо вам за все, добрые люди, но зачем мне жить, кому нужен такой урод? — говорил Магдилав.

— Не хотим слушать малодушные речи, — отвечали старики. — Руки, ноги у тебя целы, джигит, держать оружие ты сумеешь, а уж с врагами расправляться не нам тебя учить!

И правда, жажда мести, казалось, придала силы багадуру, — затягивались рапы, сращивались перебитые кости. Постепенно, опираясь на палки, он начал ходить. Бродил Магдилав вокруг стоянки чабанов, дышал воздухом родимых гор, наблюдал за горными орлами, которые парили над скалами, и душа его скучала по дому, по родным. С грустью вспоминал о прекрасной Тайпус. Чабаны рассказывали ему о неизвестной девушке–горянке, у которой враги убили жениха. Оседлала она коня, оделась в мужские одежды, взяла оружие в руки и ринулась в бой. Шашкой рубила она врагов, метко стреляла из винтовки и не было ее беспощадней к захватчикам. В самых неожиданных местах появлялась она во главе своего отряда •— таких же девушек–горянок, нанося персам сокрушительные удары.

Задумался Магдилав, слушая чабанов. Представилось ему, что девушка эта — Тайпус. Это она, узнав, что сделали враги с ее любимым, решила отомстить за него. Он так живо представлял себе дочь Исилава на коне, в папахе и черкеске, во весь опор скачущую в неприятельский стан, «Это о ней сложил народ легенду, только Тайпус способна совершать такие подвиги во славу их любви!» — уверял он себя и просил чабанов еще и еще рассказывать о ней. И они рассказывали, каждый раз добавляя все новые и новые подробности, пели песни, сложенные о героине безымянными певцами. Они пели, сидя у костра в пещере, и те песни, которые Тайпус сложила о нем — о своем Магдилаве. Эти песни вселяли в него уверенность, очищали его душу от горьких дум.

«Пусть таким останусь я в песнях для Тайпус, пусть поплачет и отомстит за меня, но я больше не покажусь ей, зачем прекрасной такой урод», — печально говорил он себе.