Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

Хозяйка преградила догу путь: на миг призадержала его у стены. И этого оказалось достаточно для того, чтобы садовник свободной рукой схватил со столика безмен. Весы, похожие на булаву, всегда лежали у парадной двери. Морозиха, как звали ее поозеры, безменом взвешивала ильменских лещей, а еще навесистая железяка лежит для благословения непрошеных гостей…

Удар по Графу пришелся меж торчащих ушей. Хозяйка обняла обмякшего любимца и, конечно, отпустила Сильвестра с богом.

Ветеринарный врач сотрясения мозга у собаки не обнаружил, а депрессию дога объяснил отсутствием четвероногой подруги.

В таких хлопотах прошла неделя без мужа. Его скорое возвращение явилось сюпризом не только для нее. В тот день пассажиры, прибывшие на станцию и пристань, несли багаж на себе. Морозов нанял всех извозчиков, рассадил по коляскам питерских цыган и шумной кавалькадой — на остров Скит… Там, в сосновом бору, жгли костер, плясали и пели хором.

Отсыпался Гриша дома, тянул кислый квас, а про Сильвестра даже не вспомнил. И деньги, брошенные на ветер, не подсчитал: его карманы туго набиты червонцами.

Не посвящая жену в свои коммерческие дела, он улыбался:

— Мой главный доход — рулетка и скачки.

И правда: однажды на ипподроме Морозов рискнул крупной ставкой на лошадь, неказистую, жилистую, с лукавой кличкой Пуля. Она-то и примчалась первой. Гриша сорвал большой куш. В городе три знатока лошадей: Морозов, старый извозчик Фома и новый начальник ГПУ, бывший пастух. Азартным скачкам, бегам Пульхерия Ждановна предпочитала деловые поездки.

Сегодня за пять часов она успела побывать на кладбище, в комиссионке, на аукционе и у гадалки. Пока муж путался с черномазой цыганкой, на карту всегда выпадала пиковая дама, а сегодня бубновая. Сейчас Гриша завлечен приезжей белобрысой актеркой. Квашонкина рвет и мечет: готова задушить гастролершу, а законная жена поет от радости:

Слова Морозиха подбирает сама: у нее с малых лет страсть к стихоплетству и собирательству. В школе коллекционировала марки и открытки с видами русских курортов. А в день свадьбы отец, петроградский ростовщик, подарил дочке чудо-часы, не выкупленные закладчиком, — бронзовую модель памятника Тысячелетию, с шаровым циферблатом и изогнутыми стрелками. Часы отмечали время суток, дни, недели, месяцы, годы, а также исполняли гимн «Боже, царя храни» и, по заказу, «Марш Черномора».

Этим свадебным подарком и началась увлекательная охота за макетами, моделями, картинами, рисунками и даже фотографиями микешинского памятника в Новгороде.

Сегодня Морозиха приобрела шахматные фигурки, среди которых четыре малюсеньких разноцветных памятника России. Их удобно брать за крестики и переставлять по доске.

Любуясь удачной покупкой, Пульхерия Ждановна уловила дразнящий запах только что испеченной кулебяки. Тучная, пышнощекая, с тройным подбородком, в легком кружевном платье, она взглянула на край стола, где дышал жаром пирог с сочной мясной начинкой, прикрытый воздушной марлей.

Этой ночью ей снились кошмары: переела за ужином. Муж ткнул ее в рыхлый живот и фыркнул: «Ты, Пуха, не баба, а месиво!» Ох, подальше от соблазна! Тяжело пыхтя, толстуха поднялась с кресла, ножки которого стянуты ремнями (стильная мебель не прочна), и грузно двинулась на свежий воздух.

С балкона прожора увидела Кремль, но увидела по-своему: огромный торт с шоколадными башнями, купола храмов — опрокинутые репки; белую колокольню — сахарную голову и сад — пучок салата. Облизывая пухлые губы, она попятилась к пышному пирогу, но тут, к счастью, всполошился парадный звонок.

Напружинив хвост, пятнистый дог с красными глазами опередил хозяйку и солидно, как подобает стражу, глухо зарычал. «Сильвестр», — стрелой уколола мысль, и Морозиха почувствовала озноб в ногах.

— Кто там? — опасливо спросила она, не торопясь отмыкать замки входной двери.

— Ваш знакомый, охотник Калугин.

Пульхерия Ждановна признала его по голосу. Она больше всего боялась воров, потому и домработницу не держала: прислуги — первые наводчицы. А в доме полно золота, серебра, хрусталя, ковров, мехов, да и коллекция ценная.

— Проходите! Граф не тронет…

Хозяйка безошибочно уловила настроение своего пса. Наверное, костюм охотника пропах собачьими запахами. Граф дружелюбно завилял плетевидным хвостом.

Гость, сын Анны Васильевны, с пакетом в руке, ласково подмигнул догу, искренне похвалил его стать, умные глаза и сообщил о воскресной выставке собак:

— Жаль! Демонстрироваться будут лишь гончие, легавые и лайки, а то бы ваш красавец взял первый приз…

Польщенная хозяйка готова сейчас же принести родословную Графа, но, увидев в руках гостя фарфоровую модель памятника, напрочь забыла о доге.

— От Анны Васильевны, — протянул он желанный подарок.

Принимая копилку, коллекционерша расплылась золотой улыбкой: верхний ряд зубов — сплошь в червонных коронках. За деньгами она не постоит…

— Нет, нет, голубушка, я тоже собиратель фольклора.

Его добрые глаза и задушевный голос почему-то побудили ее взглянуть в зеркало, окаймленное овальной рамой из орешины. Странно, полнота и молодит и старит: лицо без единой морщинки, а фигура огрузлой бабищи.

Свою коллекцию хозяйка не рекламировала, опасаясь воров и национализации (случай с Передольским свеж в памяти), однако собиратель фольклора внушал доверие, а главное, она понимала, что подарок исходит от него, а не от матери, поскольку та решительно отказалась продать ей копилку.

И Пульхерия Ждановна пригласила его в смежную комнату.

Металлические весы, лежащие на столике в прихожей, привлекли внимание краеведа. Они не отличались точностью: надежнее пользоваться чашечными весами. В этом доме безмен — скорее памятный спутник купеческой династии: не одно поколение Морозовых — торговцы. А то, что навесистый железный стержень лежит у двери, так это, видимо, на случай самообороны.

Проход по коридору не длинен: историк не успел осмыслить русский безмен, но, зная особенность своего ума, был уверен, что еще вернется к ручным весам.

А пока перед ним открылась дверь с толстой бронзовой ручкой. Квадратная комната в полумраке. На окнах темные шторы. Дернув шнурок, хозяйка осветила коллекцию вечерним розовым светом, отчего под ногами вспыхнул паркет чайного цвета.

Вдоль глухой стены никелированные треножники поддерживали разнообразные модели микешинского шедевра. Изумленный посетитель замахал пальцем:

— Бронза! Чугун! Фаянс! Стекло! Глина! Дерево! Камень! И даже папье-маше!

Бумажную поделку он выделил с придыханием в голосе. Она, полая, может служить колпаком для золотой модели. Но как проверить? Экспонаты руками не трогают. Спросить разрешения? «Только не с ходу», — осадил он себя, осматривая коллекцию.