Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

Кончилось первое действие. Груня зашла в сторожку. Я сказал, что Георгий Жгловский нечаянно порезался, прилег и заснул. Хотя знал, что он не спит. Я нарочно спросил Груню: «Как лучше поступить? Если Жгловского доставить как арестованного, то он, гордец, заявит: „К стенке, и точка!“— а если отпустить его, то он сам во всем признается, укажет, где зарыл золото. Его, понятно, помилуют. И он начнет новую жизнь. Ты как?»

Ерш напружинился. Груня сообразила, куда я клоню. Ответила умно: «Ежели сам явится, ему больше скидки будет. И я уважать стану».

Мы с ней ушли на спектакль. Вернулись вместе с Ниной. В сторожке Ерша не было. Нина одобрила мой поступок, но сторожиха обозвала меня недотепой. Она даже поклялась, что недорезанный еще опаснее, что он-де сейчас на поезд и — поминай как звали.

Я вышел на двор. Вороной конь стоял на месте.

Нет, Ершу есть смысл самому прийти с повинной.

Письмо кончаю при Прошке. Он качает головой, хмурится: уверен, что Анархист сбежит.

Пойду позвоню Воркуну.

Да скорой встречи!

Воркун приказал мне оставаться на месте. Выходит, Ерш пока не пришел в чека. Мы здесь думаем и говорим лишь на эту тему. Я обрадовался Вашему заданию: немного отвлекусь…

Философская библиотека Вейца небольшая: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Штирнер, Шопенгауэр и Ницше. Оказывается, Екатерина Романовна увлекается немецкими философами и, как сын, безумно любит Достоевского.

Я заговорил о «Братьях Карамазовых» как о философском романе. Она возразила: «Философия и роман — антиподы!» Я раскрыл «Карамазовых», прочел суждение Коли Красоткина о вольтеровском «Кандиде»: «Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский». И мягко добавил: «Гимназист в состоянии понять, а вы разве не в состоянии?» Старуха заупрямилась: «Это психологический детектив!» Я тоже: «Через детектив автор столкнул людей противоположных мировоззрений…»

Удивительно, спорю, а сам думаю: «Придет или не придет Ерш?»

Дорогой учитель, как только явится Анархист, напомните, пожалуйста, обо мне Воркуну. Груня верит, что Ерш сам придет в чека, а Нина заколебалась.

Вы говорили, что логика — искусство делать выводы. Жизнь, факты толкают к положительному умозаключению, а скрытый голос нашептывает одно: «Надует!» Выходит, логику нельзя отрывать от психологии?

Жду весточки!

Силу и ласку в Ваши руки!

В кабинете председателя укома многолюдно. Отчитывались секретари партийных ячеек. Несмотря на скверную погоду, военные и рабочие охотно вышли на праздничную демонстрацию. Хуже обстояло дело со служащими…

Калугин слушал очередного оратора, а сам посматривал на телефон. Начальник угро и председатель губчека обещали немедленно позвонить, как только явится Ерш Анархист.

— Что там канцелярские крысы! — горячился докладчик. — У меня партиец не вышел на праздник. Я, говорит, не согласен с новой экономической политикой…

«Выступить в Дискуссионном клубе по вопросу нэпа» — записал в блокнот Николай Николаевич и, выронив карандаш из руки, взялся за телефонную трубку…

— Слушаю, — отозвался он, прикрывая рот ладонью.

Голос у Пронина сухой, чуточку раздраженный: то ли очередной приступ язвы, то ли лопнуло терпение ждать Анархиста…

— Прочитал я письмо Алеши. Обычно ученики подражают учителям. Неужели ты, Николай, отпустил бы преступника?

— Все зависит от места, времени, условий, голубчик. В данном случае, мне кажется, Алексей поступил не глупо. — Калугин поднялся: — Извини, друг мой, у меня народ: зайду…

Вскоре председатель укома освободился и позвонил Воркуну:

— Чем порадуешь, друг мой?

— Зимы как не бывало, — басисто проговорил Иван, — опять осень. На площади обсохли флаги, вот бы так в торжественный день…

«Ждет, смотрит в окно», — сообразил Калугин и пригласил друга в чека.

По дороге друзья обсуждали общую тактику. Правда, в одном вопросе Иван колебался: его смущал конь…

— И он не брал! — заступился Калугин. — Вспомни, голубчик, Ерш исчез, а коня оставил: без рук не сядешь в седло…

На вечерней улице показался извозчик. Друзья остановились. В коляске с открытым капотом восседал белобородый Солеваров.

Николай Николаевич опять вспомнил о своем письме к Ленину. Пользуясь доверием местных церковников, краевед обошел старорусские церкви, заглянул в инвентарные книги и составил примерную опись церковных ценностей. Одна Русса лишь ризницами спасет от голода целый уезд на Волге! Владимир Ильич, поди, заинтересован в таких фактах…

Первым нарушил паузу Воркун:

— Солевариха, говорит Федька, спокойно торгует в магазине.

— Хочешь сказать, ее любовник в надежном месте? Нуте?

— Нет, она пытала Груню. А та нашлась: «Ваш племянник лечит руки у знахарки».

— Голубчик! А что, если в самом деле лечит?

— Груня придумала.

— И неплохо, батенька!..

В разговоре с Прониным друзья выдвинули версию со знахаркой. Но председатель чека кисло улыбнулся:

— Предположим, залечивает руки. А дальше? — Пронин почесал за ухом. — Выкопает клад, сядет на поезд и дернет, как Махно, в Румынию. Нет, товарищи, так не пойдет! И дело не только в золоте. Он знает Рысь! Его показания решающие! — Он бросил взгляд на дверь кабинета: — Я сейчас же дам команду начать розыск!

— Не спеши, голубчик! — оживился Калугин. — Мысль Груни Орловой здравая. Волотовская земля — ее родина. Там наверняка есть знахарка. И Жгловский вырос в тех краях. Он мог, вполне мог обратиться к ней за помощью. Тем более что пойти к городскому врачу рискованно, — Ершу выгодно самому прийти с повинной.

— А еще выгоднее — удрать за границу! — Председатель чека обратился к Ивану Матвеевичу: — Не ты ли заверял, что Смыслов прирожденный чекист, что он выполнит задание? — Он накрыл рукой пачку писем, лежавшую на письменном столе. — Хорош чекист! Отпустил контрика!

— Не шуми, голубчик! — Николай Николаевич отобрал предпоследнее письмо Смыслова, прочитал его и заметил: — Смыслов преследовал важную цель — толкнуть Анархиста на верный путь. Остаться на всю жизнь калекой — уже наказание, и страшное наказание. Такому инвалиду и расстрел нипочем! Смыслов верно разгадал его душевное состояние: «К стенке, и точка!» И золото пропадет! Признаюсь, батенька, я так же поступил бы! Теперь у Жгловского зародилась надежда: очистить душу и взяться за кисть. Я верю, он придет с повинной!

— А если не придет? — сощурился Пронин.

— Придет, голубчик! Груня отказалась бежать с ним. А Солеварова и такого пригреет. — Калугин взял письма Смыслова. — Подождем день-другой.

— Хорошо! Даю три дня! — Пронин перевел взгляд на Ивана. — Но если Ерш не явится — Смыслова под трибунал! Кстати, чего он застрял в деревне?