Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

Дядя Сережа считал, что второй раз он не имеет права заступаться за родственника:

— Эх, племяш, и лагеря отведал, а ума не набрался!

За круглый стол Груня села последней. Она взяла Лешину руку и придвинула ее к своей:

— Мы с Алексием не пьем зелье…

— Ёк-королек, да ты никак баптистка?

— Если слово «бабтистка» от корня «баба», то ты, дядя Сережа, на сей раз не промахнулся! — улыбнулась она, дерзко глядя на мастера.

— Елки-палки! — нахохлился тот. — Ты о каком промахе?!

— Был такой случай, — быстро отозвалась Груня, — стрелял охотник в волка, да без толку — попал коню в холку!

Все за столом дружно рассмеялись. Даже старший Смыслов, заядлый охотник, ухмыльнулся:

— Ишь ты какая когтистая!

Ланская любовно посмотрела на Груню и указала на граненый штоф с вишневой настойкой:

— Милочка, это же слабый дамский напиток!

— Любой грех начинается со слабости, — строго отрезала Орлиха и снова глазами вцепилась в мастера в черном пиджаке: — Зря ты отвернулся от своего племянника. Не по-родственному, дядюшка, вышло…

— Наоборот! — заступился профессор. — Принципиальность, мадемуазель, это…

— Это, — обрезала Груня, — не ваша монета! Расплачивайтесь своей деньгой, господин ученый!

— Ай да Груня! — пробасил Воркун, разглаживая усы.

Пучеглазый толстяк с трудом проглотил неожиданную «пилюлю». Он не сразу совладал с собой…

— У женщины природный ум — редкий дар! — Профессор придал голосу деловитость: — Я охотно взял бы вас… домработницей!

— Плохи ваши дела, ученый человек, если вся надежда на ум домработницы, — отколола Груня, готовая к новой атаке.

Оношко явно обозлился:

— Не изощряйтесь! Все равно не защитите жениха!

И как бы в подтверждение этой мысли Пронин с усмешкой спросил стажера:

— Надеюсь, ты догадался привезти ершовский нож?

Сеня с надеждой взглянул на приятеля. Тот ответил утвердительно. Председатель чека приказал:

— Утром сдашь…

— Зачем утром? — поднялась Груня. — Я мигом…

Алеша хотел пойти с ней, но она почему-то отказалась от провожатого.

Наступила пауза. Ее нарушил старший Смыслов. Он отодвинул миску с солеными грибами и одобрительно проговорил:

— Ой, племяш, с такой подругой не пропадешь, ядрено-корено!

— Факт! — пробасил Воркун, улыбаясь. — Вот придет такая на чистку партии и прочистит тебя с песочком [15] В двадцатых годах чистка партии проходила при открытых дверях. !..

Калугин был уверен, что Груня ушла не только за вещественным доказательством. Наблюдая за ней, Николай Николаевич отметил, что она совершенно не волновалась за любимого человека. В чем причина такого спокойствия? Вероятно, в новой позиции Солеваровой. Теперь она не смотрит на Груню как на соперницу и доверила ей тайну беглеца, который, возможно, спрятался не столько от чекистов, сколько от Рыси…

Пальма бросилась в прихожую.

Все напряженно смотрели на входную дверь…

Ерш подкараулил тетку возле ее дома. Был осенний темный вечер. Она не узнала его, испугалась: черная одежда и белые перчатки (забинтованные руки). Зато грубый, хрипловатый голос матроса мигом успокоил ее и тут же опять вызвал тревогу…

— Сейчас, сейчас что-нибудь придумаю, — залепетала она, напрягая зрение. — Иди рядом… люба моя…

До набережной Перерытицы они шли молча. Только возле каменного дома с тремя освещенными окнами тетка шепнула:

— Врач Глинка…

За плечами доктора многолетняя работа в военном госпитале. Опытные руки врача смочили бинты, запекшиеся кровью, промыли раны, наложили шинки на бледные ладони и снова забинтовали…

— Доктор, скажи прямо, — раненый протянул руку, — смогу я держать кисть?

— Малярную?

— Нет, художника.

— Сможешь. Сухожилие большого пальца не повреждено…

От врача Георгий вышел с твердым решением взять курс прямо на Крестецкую, в чека, но его смутила тетка Вера:

— Приехал эмиссар патриарха, тобой интересовался…

— Видела его?

— Нет, люба моя, Савелий сказал…

Ерш задумался. Он сам не знает Рысь в лицо. Эмиссар беседовал с ним в темноте. А чекисты могут не поверить. Скажут: «Жгловский нарочно покрывает». Вот бы еще раз повидаться с представителем патриарха и засечь его рожу…

Заныли растревоженные пальцы. Ерш поморщился. Он представил себя на допросе. Раны будут мешать ему спокойно беседовать с чекистами. Нет, есть смысл обождать. Племянник плечом прижался к тетке:

— Укрой в надежном месте и организуй встречу с эмиссаром.

На сей раз Пашка Соленый не рискнул проявить гостеприимство: он своими глазами видел, как агент угро Федька Лунатик украдкой встречался с Капитоновной. Может быть, ночной налет на картежников не обошелся без помощи бабки.

Георгий не возражал против нового адреса. Дом перевозчика с небольшим садом одиноко стоял на берегу Полисти, кругом пустыри. Зато за рекой — казарма, фабрика и цепочка каменных домов. Близость воды всегда приятна матросу. Он сидел перед окном, любовался высоким Красным берегом, читал иллюстрированный журнал «Огонек», а вечером, в потемках, гулял по саду. Его сопровождал сын перевозчика, прозванный Баптистом. Ерш, конечно, не признался к «черному ангелу»: ему вообще хотелось забыть свое прошлое.

Поздно вечером пришла тетка Вера. Принесла сливки, теплые пироги с капустой и приятную весть: «Придет». Эмиссар не указал ни дня, ни часа. Однако Ерш был уверен, что Рысь явится внезапно, ночью, и заказал электрический фонарик…

— А то, сама понимаешь, чуть в сенях не грохнулся…

Он был рад и не рад приходу тетки: она, конечно, помогает ему делом и в то же время мешает думать о Груне…

Ночью, прощаясь с теткой, он строго напомнил ей:

— Без фонарика не приходи!

На другой день перевозчик передал жильцу пакетик. Георгий зубами развязал веревку, развернул бумагу и увидел малиновые плитки постного сахара, между которыми чернел плоский фонарик с толстым стеклом.

Не доверяя Баптисту, Георгий сам оттянул бинт на правой ладони и замаскировал фонарик. Одно движение рукой, и выстреливал луч света. Теперь он перехитрит Рысь: подглядит его морду.

А тот, как язь, осторожничал, не спешил к Анархисту…

Только на третьи сутки заявился Рысь. Георгий шел по садовой дорожке. Под ногами костенел снег. Со стороны Полисти наседал студеный ветер. Вдруг из темноты, откуда пахло черной смородиной, раздался хруст ветки…

Ерш чуть было не зажег фонарик, — к счастью, Рысь опередил его: на один миг ослепил Жгловского и лучом света указал на заснеженную скамейку:

— Прошу, милейший…

По шагам эмиссара Анархист определил, что Рысь обладает легкой, кошачьей походкой. Долгожданный гость сел на край скамейки. Его темный плащ с поднятым остроконечным капюшоном сливался с черным фоном голых яблонь — трудно было определить его рост. Во всяком случае, эмиссар был выше Ерша.