Борис Порфирьев - Костер на льду (повесть и рассказы)

— Давай попробуем сначала разжечь маленький,— сказал я.— Чтобы, когда просигналят, он у нас уже горел. Дров хватит на всю ночь.

— И ноги просушим,— заметил Емелин,— ишь ведь как вымок. А о дровах что нам беспокоиться? И на две ночи хватит.

Емелин взял бутылку, открыл ее и вылил смесь на дрова. Я достал спички и поджег лучинки. Растопка вспыхнула, отсвет затрепетал по ледяным стенкам. Кос­тер горел. Мы подтащили к костру все дрова и уселись на них. Я снял валенки, размотал портянки и стал их сушить над огнем. Емелин завернул по самокрутке, и мы закурили. Мы сидели у костра и курили, и я сушил портянки и смотрел в огонь и на стенки, по которым ме­тались отблески и стекали блестящие капельки. Емелин следил за темным небом и ждал ракет. Ракеты иногда взлетали, и зеленые, и красные, но это были не наши. Я просушил одну портянку и валенок и обул левую ногу. Где-то сзади нас послышались голоса. Емелин вскочил, взял винтовку и шагнул в темноту. Я тоже потянулся к винтовке, но кто-то крикнул:

— Сиди, сиди, браток!

Трое парней в белых маскировочных халатах подо­шли с Емелиным.

— Здорово, сержант,— сказал тот же, что кричал из темноты.

Я думал, они спросят документы.

— Что? Сигналите?— спросил все тот же голос.

Ребята подошли к костру и стали греть руки.

— Закурим, что ли?— сказал я.

— Давай. Отчего не закурить.

Потом они встали и поправили автоматы.

— Ну, жгите, жгите, пуще валяйте,— сказал все тот же.— Ох, и дадут жизни сегодня фрицам!

— Да уж будет делов!— ответил я.— Ну, счастливенько.

— Прощевайте.

Они скрылись в темноте. Потом издали все тот же крикнул:

— Вы осторожнее рассиживайтесь-то! Фрицы и тут иногда бродят.

— Ладно уж, давай шагай!— сказал я.

Они ушли. Емелин сел рядом со мной.

— Нет ракет,— задумчиво произнес он.— Скорей бы уж.

— А тебе-то что, не все равно?

— Да спокойнее бы — скорее-то.

Я обул вторую ногу. Портянка была сухая и го­рячая.

— Давай суши и ты ноги,— сказал я Емелину,— а я посмотрю.

Я встал, подтянул ремень, взял винтовку и вышел в темноту. После костра здесь ничего не было видно, и глазам долго пришлось привыкать к темноте. Иногда взлетали ракеты, но все на немецкой стороне. Разно­цветные трассы секли воздух. Я поставил обратно вин­товку и потуже натянул рукавицы. Емелин сидел на дровах и держал над костром портянки. В это время взвились две зеленых ракеты, а за ними — стремитель­но — красная. Они рассыпались звездочками, медленно таявшими в небе.

— Давай, Емелин, жги!— закричал я и, схватив винтовку, выстрелил в небо, туда, где таяли звездочки. Быстрый светлячок впился в темноту. Я пять раз лязг­нул затвором. Еще четыре пули уплыли одна за дру­гой. На КП я доложил, что видел сигнал и что костер горит. Емелин подбросил дров. Костер сначала притух, но потом запылал, и пламя выбрасывалось через стенки. Я смотрел на небо и прислушивался. Небо было спо­койным, обычным ночным небом со звездами, ракетами и трассами. Емелин подбрасывал дрова, пламя лизало ледяные стенки и взвивалось над ними. Я отошел на несколько шагов в сторону немцев и взглянул на наш костер. Пламя было видно... Пошел дальше, пока ледя­ная маскировка костра не слилась со льдом болота. Серое ледяное пространство лежало передо мной. Не­ожиданно на нем вспыхнул наш костер,— видимо, ветер выбросил пламя над стенкой. Я постоял. Пламя вспыхи­вало несколько раз, как только налетал ветер. Я вер­нулся к костру и сел рядом с Емелиным. Он по-преж­нему сушил портянки. Мы сидели молча и ждали, когда появятся самолеты...

Я ходил, сжимая рукой ремень винтовки. И вдруг в это время взвыл снаряд. Я бросился на лед. Снаряд разорвался где-то около костра. Пыль из осколков льда и снега повисла в воздухе. Не успел я подняться, как рванул второй. Третий попал в костер, разметав его в стороны, и обдал меня водой и осколками льда. Ещё два легли где-то рядом. При звуке каждого из них я втягивал голову в плечи, и мне казалось, что все сна­ряды притягиваются ко мне, как к магниту. Пятый был последним. Я поднялся и побежал к костру. Емелин ле­жал, раскинув руки. Снаряд разорвался шагах в де­сяти перед костром, пробил лед, опрокинул переднюю стенку маскировки и затушил огонь. Дрова были раз­метаны и залиты водой.

Я склонился над Емелиным:

— Емелин, слышишь, Емелин!

Емелин не ответил.

— Ох, Емелин! Ну, что же ты?— сказал я.— Ты не хочешь слушать меня, Емелин? Да ну же, Емелин!

Я взял его за плечи, приподнял и снова опустил. Потом снял флягу с его пояса, отвинтил пробку и влил ему в рот спирта.

Емелин открыл глаза. Я подложил ему под голову две шапки: его и свою. Мои руки были в крови. Я скло­нился над Емелиным и увидел, что кровь у него на шее и лице. Он молчал и смотрел широко открытыми глазами в небо. Потом открыл губы, но ничего не ска­зал, а коснулся меня правой рукой и указал ввысь. Я медленно повернул голову. В небе плыла зеленая ра­кета, и, пока таяли звездочки от нее, вспыхнула другая, и, по ее зеленому следу — третья, красная. Это был повторный сигнал. Я смотрел в небо, склонившись над Емелиным и держа его голову левой рукой, и чувство­вал, как сквозь пальцы просачивается кровь. В небе рассыпалась последняя ракета повторного сигнала. Емелин откинулся на моей руке. Он был мертв. Я осторож­но высвободил свою руку. Что-то я должен был сделать. Но не мог вспомнить, что.

Потом я подобрал свою винтовку, обтер ее и взялся за затвор; в патроннике был патрон. Я поднял винтовку и выстрелил пять раз в небо, туда, где рассыпалась последняя ракета. Я просигналил, не задумываясь. Где-то в небе послышался звук самолетов. И вдруг я вспомнил, что должен гореть костер.

Я подобрал дрова, сложил их вновь на то же место, нащепал растопки и зажег спичку, и снова, и снова, пока в коробке не осталось несколько спичек. Я весь похолодел, а потом меня бросило в пот. В коробке было семь спичек. Надо мной ровно гудел мотор. Не надо было волноваться. Если я не буду волноваться, костер будет гореть.

Я снял с себя шинель и натянул ее вместо разрушен­ной стенки. Потом подошел к Емелину и осмотрел его карманы: спичек у него не оказалось. Я оттащил его в сторону и положил на лед. Потом подобрал обуглив­шиеся дрова, аккуратно уложил их и нащепал много лучинок. Когда все было готово, достал спички. Их было семь. Надо действовать наверняка. Я достал портсигар, вынул из него газету и разложил ее на полене. Потом взял винтовку и подсумки — свой и Емелина — и до­стал из них патроны. Я брал патрон в руки, вставлял его пулей в дуло и, раскачивая, доставал пулю. Латунь легко поддавалась. Порох я высыпал на газету и оста­вил только четыре патрона, которые были в магазине. Я сделал все, что мог. Я подышал на руки и только тогда достал коробок спичек. Три спички подряд не зажглись. Четвертую, загоревшуюся, я поднес к пороху. Порох вспыхнул, и затрещали лежавшие над ним лу­чинки, и я подкладывал их и подкладывал. Мотор вновь загудел в небе. Пламя медленно лизало дрова. Я вспом­нил о спирте во фляге и плеснул его в костер, но не в самый огонь, а рядом, так как боялся его затушить. Спирт вспыхнул широким синим пламенем, лизнул ши­нель и лед, но сразу же пламя опало, и вновь только едва горели лучинки. Я щепал их самые тоненькие, и подкладывал, а они сгорали, не поджигая дров. Затем погасли и они.