Тамара Каленова (Заплавная) - Не хочу в рюкзак. Повести.

В раздевалке крутилась без дела Сюй Фа Чан, чему-то улыбаясь. Она улыбалась всегда: и на уроке, и во сне, и в столовой. А глаза — полузакрытые, темные... Лида долго не могла привыкнуть к ее улыбке.

— Лена, — окликнула она ее. — Позови Косовского! Чего он медлит?!

— Сицяс! — ответила с готовностью Сюй Фа Чан.

Лида вернулась в класс. Надо кончать это «чердачное» дело. Как педагог, она обязана строго поговорить...

Через несколько минут в дверь постучали. Вошел Юрка. Без страха, но и без вызова: вы пригласили — вот я и пришел.

Лида подошла к нему. Положила руку на худенькое плечо. И... неожиданно даже для самой себя сказала:

— Юра, а ты храбрый мальчик!

Плечо под ее руками заметно распрямилось. Косовский ожидал выговора, а тут — хвалят. Он был самолюбив и в душе считал, что его поступок заслуживает только одобрения. И все-таки от воспитательницы не ожидал признания!

— Но... мне кажется,— продолжала Лида,— ты залез на крышу еще и потому, что захотел покрасоваться, быть выше всех, что ли...

Юрка дернулся.

— Я не права? — мягко спросила Лида. — Ты скажешь, пожалел малышей... Тогда почему тебя не затащишь, когда мы помогаем им собираться в баню?

Косовский опустил голову. — Иди, Юра, подумай.

После уроков дежурный воспитатель повел Косовского к директору.

Через полчаса туда же вызвали и Лиду.

В кабинете директора сидели Мария Степановна и завуч. В углу плакал Юрка.

Лида остановилась у двери. Что здесь происходит?

— Проходите, Лидия Аф-финогеновна, — пригласил директор.

Лида уже знала его манеру — разговаривать ласково-ласково, как наркозом усыплять. А потом вдруг — не допускающее возражений директорское решение.

— Юра, — ласково обратился директор к Косовскому. — Выйди.

Мальчик, пряча ото всех лицо, вышел.

— Косовский заявил, что вы похвалили его за вояж по крыше. Мы сказали, что он лжет.

— Зачем вы так?! — вскрикнула Лида. — Почему не спросили у меня?! Он не солгал... Верните его!

Директор искренне удивился.

— Богдан Максимович, — обратился он к завучу. — Вы ставили товарища Петрову в известность, что она несет у-го-лов-ную ответственность за жизнь вверенных ей детей?

— Нет, — глухо ответил завуч. — Это моя ошибка.

— Ну, что вы! — вмешалась Мария Степановна. — В первую очередь я виновата! Лидия Афиногеновна старательный педагог. Мне нужно было чаще делиться с ней опытом... Поймите, товарищи, она же так молода!..

Лида вспыхнула. Разыграли! Как по нотам прорепетировали. Завуч — на себя вину, эта — тоже.

— Я сознательно не наказала Косовского! — взволнованно сказала Лида. — И могу доказать... Пройти по крыше — нужна храбрость? Да. В таком случае я могла бы ему сказать: «Дорогой мальчик! Храбрость — вещь хорошая, но она должна быть непременно ради чего-то!» Но Косовский как раз полез «ради чего-то». Он достал малышам мячи, заброшенные старшеклассниками... Не могла же я наказывать только за мой страх из-за него!

— Яс-но, — раздельно сказал директор. — Одно уязвимое «но» в вашем горячем, но запоздалом докладе. Вы забыли о матери Косовского, у которой Юра — единственный сын.

Лида, как незадолго перед этим Косовский, опустила голову.

— Но, — металлическим голосом сказал директор, — учитывая высказывания Богдана Максимовича и Марии Степановны, оставляем этот разговор без последствий. Все свободны!

И он взялся за трубку телефона.

Мария Степановна вошла в класс со звонком. По режиму — урок писем. У Лиды же уроков не было, и смена давно подошла к концу.

С минуту она постояла возле плотно запертой двери своего класса. Оттуда доносился суховато-твердый голос Марии Степановны:

— На второй странице письма напишем о своих успехах...

Лида поспешно отошла от двери. «Может, я не права, — тоскливо подумала она. — Может, она просто не умеет другими словами? Зачем она говорит: «На второй странице письма»?! Ведь это же письмо! Личное!»

Она прошла длинный коридор, вестибюль, вышла во двор... Она хотела подавить в себе чувство обиды на Марию Степановну, чувство недовольства собой и ею... Ведь работать-то вместе!

Но, задетая разговором в кабинете директора, струна все не успокаивалась.

Молодость! Нечестный упрек! Лида жаждала для себя особой ответственности. А ей в лицо заявили: «Молодая еще...» Она не хотела скидок на молодость. В своем воображении она видела главного инженера металлургического комбината, идущего на первое свидание... Молодость. Она не мешала ее отцу, двадцатилетнему лейтенанту, взять на себя командование батареей...

И все-таки, несмотря на обиду, в глубине души она понимала и директора и Марию Степановну... Велика ты, ответственность за чужих детей! Теперь и на Лидиных плечах лежит она.

Однажды, еще на первом курсе, Лиду премировали поездкой в Ленинград. Она оказалась незабываемой. Но именно там случилось одно малозначительное происшествие, о котором, однако, Лида вспоминать не любила.

Она заблудилась. Причем не в городе, который с самой первой минуты стал для нее понятным и родным. Да и разве можно заблудиться в Ленинграде, когда любой его уголок с детства знаком по книгам, кинофильмам? Лида заблудилась в бывшем царском дворце. Отстала от экскурсии, попала в какую-то расписную полутемную комнату. Заторопившись, толкнулась в дверь. Но оказалось, что она вела в другую, похожую на первую комнату, в которой была точно такая же, до потолка, дверь. Лида открыла и ее. Но каково же было ее удивление, когда картина повторилась! В пятой комнате удивление уже сменилось легкой тревогой, а в седьмой — досадой и растерянностью. Не было слышно ни одного звука, прохлада и сумрак большого здания, в котором никто не жил, окружали ее. Перед следующей дверью Лида стояла уже с чувством безнадежности и неверия. Опустившись на диванчик, обтянутый старинной потускневшей от времени парчой, она долго не решалась двинуться с места.

Позже Лида узнала, что такое анфилада, прочитала об особенностях русской, итальянской и прочих архитектур, но все равно не любила вспоминать о своем тогдашнем чувстве растерянности и тревоги.

Нечто похожее творилось с Лидой и теперь. Дни были похожи друг на друга, и все-таки ежедневно она испытывала чувство, как будто стоит перед запертой, похожей на вчерашнюю дверью, которую надо открыть и за которой неизвестно что может оказаться.

Общее смутное лицо класса постепенно распадалось на отдельные лица с веснушками, с курносыми носами, с упрямыми подбородками. И каждое из них таило в себе загадку.

Теперь, едва попав во двор школы, Лида безошибочно, сразу могла определить в толпе «своих». Или же понять, где они могут быть.

Вот и сейчас. Ребят не было ни в классе, ни в спальном корпусе. Может, гоняют на площадке мяч?