Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы

— Готово… Ваших нет, — хохоча сказала девушка и, направившись к скамьям, села рядом с Михаилом Викентьевичем.

— Ладно, — отозвался партнер, — мы свое возьмем. Пойду заливать горе лимонадом. Вы не хотите?

— Нет… Я посижу.

Моряк ушел. Девушка сидела, подкидывая мячик и ловя его ракетой. На темно-розовых, голых до плеча руках колосился светящийся пушок. Ловя мяч, она покосилась раза два на Михаила Викентьевича.

— Вы, дедушка, не на состязания пришли? — спросила она вдруг с доверчивой лаской, — вам долго еще ждать придется.

Михаилу Викентьевичу стало весело от вопроса, от теплого девичьего голоса.

— Ну, разве я дедушка? У меня даже внуков нет. Я молодой.

Девушка не смутилась.

— А у меня дедушка на вас похож… Вы в первый раз здесь? Я раньше вас никогда не видела. Вы интересуетесь теннисом? А сами играли раньше?

Вопросы слетали с ее губ, как капли теплого летнего дождя, бездумные и беспечные. Она говорила потому, что светило летнее солнце и сама она была молода, здорова, полна своей радостью.

— Меня сын соблазнил поглазеть. Он сегодня будет играть. Вот и позвал старика похвастать.

— А ваш сын сегодня играет? А как ваша фамилия? Левченко? Что вы говорите? Вы отец Левченко? Как интересно! Хорошо, если б он выиграл…

— Почему? — спросил Михаил Викентьевич, любуясь девушкой.

— Он очень славный. Он так быстро выдвинулся в рабочей команде. А его противник Марлов — противный задавака, фасон ломает. Ваш сын должен выиграть.

Прожаренный солнцем отдыхающий теннисист поднялся и, потягиваясь, сказал:

— Восторженная Лелечка, не угодно ли вам покидаться?

— Давайте.

Девушка выбежала на корт и с середины еще раз крикнула Михаилу Викентьевичу:

— Скажите сыну, чтоб он не сдавал. Он не смеет проиграть.

Михаил Викентьевич тоже встал. Ему захотелось пройти к морю. Он вышел из ограды и спустился по каменной лестнице к водяной станции. Под стрижеными шарами акаций стояли парусиновые шезлонги. Михаил Викентьевич сел и вытянул ноги.

Был тот час, когда солнечный блеск, теряя знойную ослепительность, уже не жжет, а нежит. Море дрожало перед глазами пляской серебряных искр. С плавательной вышки, пластаясь в воздухе, летали тела, буравя плотную зелень воды. В густом цвете моря, в палевых треугольниках парусов, в громких голосах пловцов жила и дышала молодость, цвело здоровье.

Михаил Викентьевич вспомнил внезапно безучастные глаза профессора Бекмана, когда, выслушав Михаила Викентьевича, он с профессиональным равнодушием говорил об усталом теле Михаила Викентьевича, как о неживой и скучной вещи. Он не видел, профессор Бекман, как сжимались от его вялого голоса нервы стоящего перед ним человека, — человека, прошедшего многотрудную жизнь, полную работы, и ждавшего от профессора совета не как прекращать работу, а как продолжить ее, ибо жизнь без работы теряла всякий смысл. Бекман ничего этого не понял. Он принял и отпустил Михаила Викентьевича, как принимал сотни и тысячи людей.

От этого воспоминания Михаил Викентьевич зябко передернул плечами. За его спиной зазвучали зовущие голоса. Он обернулся.

От лестницы легко полушел-полубежал Вика. В левой руке он нес ракету в чехле, помахивая ею. За ним спускался по лестнице Курков.

— Ты давно, папка? — спросил Вика. — Мне на кортах сказали, что ты был там.

— Это девушка с треугольничками?

— Ну да… Леля.

— Она просила передать тебе, чтоб ты не сдавал и непременно выиграл.

— В самом деле? — засмеялся Вика. — Постараюсь.

Подошедший Курков тоже поздоровался с Михаилом Викентьевичем.

— Ну, папка, отправляйся с Леонидом на трибуну. Я иду одеваться. Через десять минут начнем. Я действительно должен сегодня выиграть, — сказал Вика, хмуря морщинку над переносьем.

Он повернулся и убежал.

Михаил Викентьевич и Курков прошли на заполненную уже трибуну. Над ней колыхался гул разговора. Они заняли свои места. Михаил Викентьевич долго разглядывал публику.

— Непонятный какой-то народ, — сказал он наконец Куркову, — больно парадно.

— Публика верхушечная, — отозвался Курков. — Недавно еще теннис считался у нас буржуазной игрой. Теперь эту дурость ликвидировали. Игра замечательная и с каждым годом демократизируется. А зрители еще прежние в большинстве. Но игра будет занятная. Марлов и Вика. Два полюса спорта… Смотрите, вон уже и судья идет.

Высокий пожилой человек в белом, держа в руке блокнот, поднялся на зеленую вышку, и в то же время из калитки на корт вышел Вика, в голубой майке и легких полотняных брюках. Круглые мускулы легко и ритмично ходили у него под кожей. Он подошел к трибуне против места отца.

— Не продуешь? — улыбаясь, спросил Вику Курков.

— Боюсь гадать. По-настоящему мне сегодня отдыхать надо было бы, да неудобно отлынивать, когда соревнование до кипятка долезло. Ну, есть немного гула в руках. А впрочем, думаю, разойдется.

— А где Марлов?

Вика обвел глазами корты и кивнул на противоположную сторону. Там, у скамьи, расцвеченной женскими платьями, стоял высокий, гибкий юноша. Он поставил ракетку ободом на край скамьи и, опираясь на нее, разговаривал с хорошенькой черноглазой женщиной, щуря глаза и изгибаясь, как избалованный котенок. На нем была легкая широкая рубашка кремового шевиота и такие же брюки. По краю подошвы резиновых заграничных туфель бежала тоненькая красная полоска.

Гладко зачесанные на пробор черные волосы стягивала шелковая сеточка.

Отвечая на какой-то вопрос собеседницы, он лениво вздернул плечами и презрительно засмеялся.

— Жучок, — сказал Михаил Викентьевич, повеселевшими глазами смотря на противника сына.

Вика хотел что-то ответить отцу, но его прервал резкий голос судьи:

— Внимание. Финальная встреча по городскому первенству второго класса. Игроки: Марлов — клуб совработников, Левченко — рабочий клуб «Металлостроя». Игроки, на корт! Прошу выбрать места.

Марлов, смеясь, поцеловал протянутые пальчики собеседницы и, слегка раскачиваясь на ходу, пошел к сетке. Вика порывисто бросился туда же.

— Нервничает, щенок, — поморщившись, обронил Михаил Викентьевич.

Вика действительно нервничал. До финала он дошел без особого труда, легко справляясь с противниками. Но встреча с Марловым была опасной. Марлов стоял головой выше всего второго класса, был в это лето в хорошей форме и играл сильнее Вики. Для Вики результат встречи означал многое. Первое — победа рабочей команды, второе — переход в первый класс и возможность попасть на всесоюзные соревнования. Это волновало Вику, и, торопясь к сетке, он потерял ритм движения, неловко попал опущенной ракеткой между колеи и споткнулся. Выпрямляясь, увидел насмешливую гримасу, дернувшую уголок рта Марлова. Темная злость на эту улыбку, на это нескрываемое превосходство поднялась в нем.