Валерий Рогов - Нулевая долгота

— Да куда уж не понять-то? И чего только, Светка, тебе не хватает? Разве солнца ночного?

— Во! Во! — опять развеселилась Светка: не желает она унывать. — Солнца ночного! Ну, Ванька, ты и скажешь! — И шагнула назад, вскинула руки, повела головой, плечами, притопнула каблуками, звонко выкрикнула:

И прошлась, притопывая, прикрикивая «Ии-эх!», по широкому простору Ивановой избы.

— Понял, Ваня-Ванечка! Ванька — Трын-трава!

— Ох, Светка! — вздыхает Иван и качает осуждающе головой. — Жизнь, видать, тебя еще не прихватывала. А уж если повезет, то держись.

— Удержимся! — обещает Светка и с размаху плюхается на лавку, разгоряченная бурной пляской; машет на себя ладонями, остужая лицо.

Светка схватила вилкой мясистый рыжик.

— Ох и гриб у тебя хорош, Ваня! Поделился бы с сестренкой.

— Поделюсь, — бурчит Иван.

— А сало и мясо небось от Натальи? — догадывается Светка. — Эх, Ванька, мужик ты — золото, да без бабы пропадешь. А Наталья — ни-че-го. Только вот с привесом от этого придурка. Да она с ним почти и не жила. Так, разок. Ну и что? Ты ведь у нас не привередливый, а она — баба работящая и собой видная. Еще как заживете, Вань, — уговаривает Светка.

На улице послышался неясный грохот.

Перед окнами останавливается газик. Светка подскочила и понеслась к дверям. Первым в избу вошел Семен. Он в кожаной куртке и в кепочке: механизатор, а не директор. Вообще своей внешностью Пантыкин не походит на начальство. Худой, высокий; лицом — сухой, скуластый; с впадинами узко поставленных глаз; с непокорным белобрысым ежиком волос, грубоватый и некрасивый. Но притягивает к себе прежде всего горящим, властным взглядом. В Семене Пантыкине сразу угадывается натура страстная, атаманская, подчиняющая. Однако еще не заматеревшая. На вид ему никто не дает сорока лет — не больше тридцати! И удивился бы, узнав, что ошибается на четверть Семеновой жизни.

Эта особая моложавость, какое-то нерастраченное мальчишество делают очень похожими Семена Пантыкина и Петра Окурова-Болдырева. Правда, Петр как-то глаже, обтесанней, мягче — как бы городской вариант, окультуренный: не такой ершистый, и резкий, и прямолинейный, как Семен. Но по характерам они очень подходят друг другу. Потому-то, наверное, и были в детстве не разлей вода, да и теперь часто находят один другого.

— О-о-о! Тут, оказывается, гуляют! — кричит, деланно удивляясь, Семен.

— Гуляем, Семочка! — в тон ему отвечает Светка.

Иван заробел; так и стоит, вытянувшись между скамьей и столом. Семен быстро подходит к нему, протягивает руку. Петр спешит за ним:

— Ну здравствуй еще раз, брат.

Он смотрит на Ивана внимательно, чуть смущаясь.

— Здрасте, здрасте, — бормочет Иван.

— А рыжик соленый, Сема, — одно удовольствие, — хвалит Светка. — Ну, я побежала. Скоро позову. Вань, я чугунок забираю, ага?

Иван согласно мотнул головой. Семен хвалит рыжики, быстро их заглатывая; шутит: «Что тебе устрицы!» А Петр растроганно оглядывает избяную внутренность. Кот Васька, выгнув спину, трется о его ногу.

— И кот как в детстве! — в тихой восторженности произносит Петр.

— Васькой зовут, — подсказывает Иван.

— И тогда Васькой звали! — радуется Петр.

— В деревне всех котов Васьками зовут, — хохотнул Семен.

— А сколько же я здесь не был?! — патетически восклицает Петр.

— С сорок седьмого, — напоминает Иван. — Как мать за Болдырева пошла. — Спрашивает отчужденно: — На могиле-то были?

— Ты знаешь, Ваня, забыли. А когда вспомнили, возвращаться не захотелось, — оправдательно говорит Петр. И продолжает в ложной патетике: — А герань-то, герань на окнах как при маме! — Он подходит к окнам, нюхает полыхающие цветы. — О, какой у тебя приемник!

— Небось Би-би-си слушаешь? Голос Америки? — подмаргивает Петру Семен.

— А зачем? — с достоинством отвечает Иван. — Они нас не любят. Значит, вранидой занимаются.

— Видал каков! — опешил Семен и в восхищении хлопает Ивана по плечу. — Вот как пропагандой заниматься надо! — Интересуется: — А чего телевизор не купишь?

— Не хочу, Семен Григорьевич, — серьезно отвечает Иван. — И так все обленились, хуже не придумаешь. А при телевизоре лень растет, как сорняк на заброшенном поле. Мне и радио хватает.

— Нет, ты послушай его, Петр! — восклицает Семен и смеется: — Он же против научно-технического прогресса! Так, Иван?

— Нет, не так, Семен Григорьевич. Но телевизор… если, значит, что… помеха хозяйству.

— Но у тебя же нет хозяйства!

— А у кого оно сейчас есть? — И Иван внимательно смотрит на директора. Добавляет: — А что? Может, и куплю телевизор.

— Вот, видал? Я же тебе говорил: это — мой первый оппонент на деревне.

— Значит, теперь помягче выражаешься. А по сущности выходит: все равно саботажник?

— Наталья донесла! — вспыхивает Семен и в доказательство тычет пальцем в пространство. — Ну ты не обижайся, это я сгоряча. А оппонент — это тот, кто имеет собственное мнение. Так, Петр?

— Ну, в общем, так, — подтверждает Петр, расхаживая по избе. Он не очень вникает в их спор.

— Это мне подходит, — с достоинством соглашается Иван.

И тут Семен вспоминает, зачем он явился в избу Ивана, что он хочет увидеть своими глазами и узнать: как это удалось тому в такой тяжелый погодный год собрать рекордный урожай картофеля? Он до конца не верит, что это так, что Иван не приврал и что это — не преувеличение молвы. Он, Семен Пантыкин, директор совхоза, сомневается, а потому вопрос ставит резко:

— Только по совести, Иван: я не верю, что ты взял сам-сороковую.

Иван внимательно смотрит на него, достает пачку «Примы», закуривает, затягивается, еще раз затягивается, раздумывая, и только тогда спокойно спрашивает:

— А почему, Семен Григорьевич, не веришь-то?

Пантыкин растерялся. Но быстро находится:

— Ну хотя бы потому, что четыре года подряд сам-сороковую не берут!

— Это почему же? — прищуривается Иван.

— Ну доказано всей агротехникой! Три года подряд, знаю, можно, но четыре?

— А знаешь, в чем секрет, Семен Григорьевич?

— Знаю, все знаю, — уже сердится Пантыкин. — Унавожено. Земля как пух. Вовремя окучено. И так далее. Все знаю!

— Нет, Семен, не все ты знаешь, — спокойно, с превосходством говорит Иван. — Это точно: своя картошка на четвертый год мельчает. А потому я со Светкиным Николаем… — При упоминании Курникова Семен вздрогнул, и его левый глаз конвульсивно задергался. — …на машине в Петровск ездил. Там на песчаных почвах хорошая картошка растет. Туда наши еще и в старину ездили: каждые три года. Вот в чем секрет! По опыту жизни оно лучше получается. — И добавляет рассудительно: — О земле своей все помнить следует. А агрономы-астрономы, что у тебя, они все по книжкам, по анализам. А земля — это жизнь человеческая.