Валерий Рогов - Нулевая долгота

Потом Семен решил сказать слово. Начал с того, что очень рад приезду Петра. Очень рад и тому, что он — большой человек в Москве. По проверенным данным, скоро директором завода станет.

— Это откуда же у тебя такие данные? — смущается Петр.

— Мы про шефов все знаем, — с хитрецой уклоняется от объяснения Семен. Подкупающе улыбается, показывая вверх пальцем: мол, оттуда. — Но я желаю тебе, друг Петя, большего. Желаю тебе стать министром, командиром отечественной электроники. И не меньше!

— Эко хватил, — качает головой Петр, но по легкой светлой улыбке заметно, что втайне он и сам подумывает о таких высотах. Все-таки еще молод, еще лет двадцать может активно штурмовать названную вершину.

— И-ох! — вскрикивает Светка, вскакивая; порывисто обнимает брата, целует в щеку. — Расти, Петечка, большой да повыше колокольни. Желаем, Петечка!

А Иван тупо не понимает. Вроде бы смысл ясен, но взаправду-то эко куда метят! А Петр хоть и скромничает, а самому приятно: елей-то на душу радостен. «Неужели это мой родной брат Петька?» — удивляется Иван. Не чувствует он к нему родства. Какой-то он чужой, снисходительный. Одно слово: из Москвы! Но на мать исключительно похож. Такой же сдержанный, достойный и… красивый! В общем-то, брат родной, конечно. А как же? Одним отцом сделаны. Только вот пропасть между ними громадная. «Ох какая громадная!» — говорит себе Иван, нехотя и неловко ковыряясь в тарелке вилкой, придавленный, молчащий.

Петр тоже хочет говорить. Он начинает с того, что по-настоящему счастлив вновь оказаться на своей деревенской родине. И хотя всего-то немногим больше ста километров, а бывает он здесь редко. Но теперь благодаря другу Семе — и он рад, что их дружба постоянно крепнет, — обещает чаще сюда наведываться.

— Я горжусь, — продолжает Петр с высокопарной серьезностью, — да, горжусь! — что именно ты, Семен, занимаешься преобразованием российского Нечерноземья, наших родных мест. Ты человек цельный и упрямый. Целеустремленный! И большого организаторского таланта. Помнишь, как ты кис в министерстве, а потом в академии? Это — не по тебе. Тебе нужна деятельность! И я рад, что сейчас ты на пороге осуществления идей своей диссертации об автоматизированных свиноводческих комплексах. О суперкомлексах быстрого мяса! Я верю в Беконград! — патетически воскликнул Петр. — Но я верю не только в Беконград, — понизив тон, продолжает он. — Я верю также, что ты напишешь докторскую диссертацию. Думаю, что и твои семейные неурядицы скоро кончатся. — И Петр выразительно смотрит на сестру. — А кроме того, верю в то, что твои дела будут по достоинству оценены и отмечены. Ну и уж отвечая на твои пожелания мне, не сомневаюсь, что и тебе по плечу самые большие высоты. Будь здоров, дорогой Семен!

Польщенные Семен и Светка встают, протягивая к Петру рюмки, а Иван сидит сгорбившись, низко опустив голову, рассматривает свои грубые мужицкие руки.

— А ты что, Трын-трава?! — недовольно окликает Светка.

Он поднял на них ясные, непонятливые глаза, наконец сообразил, что от него ждут, и поспешно встает, опрокинув стул. Неловко его поднимает одной рукой, держа в другой рюмку, бормоча под нос:

— Оно конечно, и так можно. Отчего же нельзя? Диво на диво получается.

Светка режет гуся, нахваливает. Положила и ему большой кусок. Он устало, тупо смотрит на него и вдруг неожиданно для них и для себя — выпаливает:

— Оно конечно: гусь свинье не товарищ!

Они сначала опешили, а потом расхохотались — до слез. Особенно заливалась Светка, вытирала глаза салфеткой, кричала:

— Ну ты даешь, Трын-трава!

Трапеза пошла энергичнее и веселее: ели в удовольствие и много. И Иван вместе с ними разохотился: у гуся обсосал, как и Светка, даже косточки. Ему бы, конечно, хотелось под такую «жраниду» проглотить пару стопок водки, но попросить постеснялся. Наконец расправились чуть ли не со всей огромной птицей, и тогда встала хозяйка.

— Значит, так, братцы мои, — решительно заговорила она. — И ты, Семен Григорьевич. Вот что я хочу сказать вам. В деревне всегда хорошо родочились. Это — дело важное. И нужное. Поэтому надо и нам покрепче держаться друг за дружку. И ты, Иван, кончай выкобениваться. Иди к Семену работать. Ему сейчас знаешь сколько кормов требуется. И разнообразных. Обиженным не будешь. Все, что надо, получишь. И на грудь. Понял? Мы еще такое увидим, — Светка запнулась, — преобразование! Красота будет! А мы все участники. В общем, я тост вот за что держу — за сродственность! За поддержку друг друга!

— Ну молодец, Светик, — радуется Семен.

— Молодец, Света, молодец, — хвалит Петр.

— А чего ж: по-родственному жить надо, — убежденно подтверждает Светка. Щеки у нее пылают румянцем, глаза сверкают, грудь поднимается, да так высоко — прямо выпирает из платья. Ах, хороша Светка! Хороша!

— А теперь слово тебе, Иван, душа крестьянская, — требует захмелевший Семен. — Только, чур, не нападай на меня. Не уничтожай мою идею. Понял?

— А чё говорить? И так все ясно: министры-артисты, вершины-кувшины. Чего говорить-то? — отказывается он, но чувствует, что как раз говорить-то ему и хочется. И он начинает: — Оно конечно, можно и так, как вы надумали. По идее, значит, Семеновой. По директиве. Строить эти самые грады. И как это ты, Петя, назвал их?

— Беконград, — сразу подсказывает Петр. Разногласия Ивана с Семеном уже развлекают его: ну-ка давайте еще!

— А что это такое? Это вроде по-иностранному? — с наивной хитрецой спрашивает Иван.

— Эх ты, деревня! — презрительно, но не злобно бросает Семен. В спор он всегда кидается первым и спорить горазд. — «Бекон» по-английски — это бок свиньи. Мясо и сало с прожилками. Понял? Есть у них знаменитая порода — белая йоркширская. Может быть, слышал? — поддразнивает Семен.

— Про ёркширок-то? А как же! С детства знаем, — солидно отвечает Иван.

— Нет! Вы только посмотрите на него! — вскидывает свои беспокойные руки Семен. — Да в каком же это нашем детстве английские свиньи по огородам бегали?! Это, Иванушка, мы только сейчас их закупать начинаем. Понял?!

— Ты меня не дури, — вдруг огрызается Иван. Он уже разошелся — ни робости, ни стеснения. — Ты со мной глупистикой не занимайся. Я тебе подмузыкивать не стану. Не сударка я тебе. — От этого намека Семена передергивает, и желваки — признак злости — резко обозначаются. Но он сдерживается. А Иван еще резче: — И мои лады не под твою гармонику настроены, понял?!

— Да перестаньте вы! — вмешивается сердито Светка.

— Ну что вы? Так нельзя, — миротворчески вставляет Петр.

— Погодьте, — успокаивается Иван. — Ёркширок у нас спокон веку знали. Сколько легенд ходило! А откуда? Скажи, Семен! А-а, не помнишь! Князь десять маток держал и хряка. Еще в революцию у всех зажиточных ёркширки водились. А потом перевелись. Правильно? Может, ты от этой точки свою идею выводил? А-а! Лясы-балясы: по огородам бегали!