Валерий Рогов - Нулевая долгота

А грузин, которого зовут Гоги, у меня в друзьях. Для себя в карманный блокнот запечатлел его карандашом, а он заметил, подошел, грозно потребовал показать и бурно завосторгался. Пришлось отдать. Теперь он делает мне вне очереди шашлыки и еще прибавляет к заказанным две палочки. Просит сделать большой портрет, но пока отнекиваюсь.

Еще в первый приезд в Ялту недалеко от морского вокзала я открыл бильярдную и вот решил заглянуть туда. Было около трех часов дня, толпа отдыхающих схлынула на послеобеденный сон. Это время мне показалось самым подходящим, чтобы спокойно поиграть в бильярд.

Бильярдная расположена на втором этаже старого дома. В зале, где стоят зеленые столы, сумрачно. У одного из окон бездельно столпились пять парней. Они скучающе курили и скучающе переговаривались. Троим из них было лет по двадцать пять, двоим — за тридцать. Старик дореволюционного образца, являющийся кассиром и администратором, зажег свет над одним из столов, и я под любопытствующие взгляды прошел к нему. От кучки отделился невысокий рыжеватый парень и с обольстительной улыбкой предложился в партнеры. Я согласился, сказав, что в бильярд давно не играл и вообще играю плохо. Он еще обворожительнее улыбнулся и ответил, что сам редко сюда заглядывает, а сегодня у него выдался свободный денек. «Лис, — крикнул ему один из двадцатипятилетних, — мы пошли в павильон!» Он кивнул головой. «Смотри, Борода тебе покажет класс», — подзадорил тридцатилетний.

С лица Лиса не сбегала улыбочка. А я подумал о том, какой это точный типаж для Кости Баркова — настоящий Лис, и кличка у него не случайная! Но я никак не переводил его лисью внешность — острое маленькое лицо со сверлящими глазками и мелкозубым ртом — на будущие поступки, то есть никак не беспокоился о своих с ним отношениях. Думал: поиграем и разойдемся.

Лис предложил сыграть пирамидку. Я отказался, и мы начали простую партию. Он проявлял старательность, но особого умения не показывал. Мы шли шар в шар. Я удивлялся себе: я так хлестко забивал шары, правда, достаточно несложные. И все же первую партию выиграл он, опередив меня на два шара. И вторую партию выиграл он, но с перевесом только в шар, и то потому, что я смазал вернейший удар. Тут меня обуял азарт. Я почувствовал в себе уверенность, как говорят бильярдисты, «ощутил руку». Я стал забивать довольно сложные шары, но и Лис забивал подобные же, и мы шли шар в шар, и все же в конце я вырвал победу. Это меня по-настоящему обрадовало. Победа в достойном соперничестве всегда радость. Но тут пришел старик администратор и заявил, что оплаченное время кончилось. Лис сунул ему рубль, и старик, удовлетворенный, удалился.

Леня Лис рассказал, что работает матросом на спасательном катере. «Сейчас скука, дел никаких, а вот летом — без выходных». Он расспросил и о моих занятиях. Узнав, что я художник, стал на меня посматривать с повышенным интересом, чуть ли не влюбленно. Льстивая улыбочка не сходила с его лица.

Он вновь предложил сыграть в пирамидку. «Давайте по копейке, все-таки какой-то интерес», — уговаривал он. Я понимал, что он хочет слегка на мне нажиться. Но что в том страшного, если я проиграю пятерку или десятку? — подумал я и согласился.

В первой партии пирамидки я проиграл сорок копеек, во второй — рубля два, а после пяти партий, которые он заканчивал очень быстро, был уже должен ему около шестнадцати рублей. И тут появились его дружки. Они молча окружили стол. «Мне просто везло, — мило улыбался Леня Лис. — Везение не бывает постоянным. Давайте по гривеннику, и вы сразу отыграетесь». Мне захотелось испытать свое счастье. Я просто забыл, что мы не равные партнеры, тут уж везение ни при чем! Но я довольно равнодушно отношусь к деньгам. Мне и еще шестнадцать рублей было не жалко проиграть. Я согласился.

— Лис, остановись! Смотри, все проиграешь, — предупредил один из приятелей.

— Игра есть игра, — притворно вздохнул Леня Лис.

Но это уже была не игра. С самого начала они все проделали со мной классически. В партии, где ставкой за очко был гривенник, я даже и трех ударов не успел сделать, как Лис загнал все шары в лузы. Довольная улыбочка лоснилась на его лице. Вдруг я заметил, что у него не лицо, а улыбчивая маска. Мне стало не по себе. Между прочим, мой проигрыш подскочил до пятидесяти трех рублей! Беда была в том, что у меня в бумажнике оказалось всего двадцать четыре рубля.

— У меня всего двадцать четыре рубля, — растерянно сказал я.

— Так шо же лез играть! — угрожающе крикнул самый здоровый из них, с мордой уголовника, тупой и жестокой.

— У нас бородой не расплачиваются, — злобненько хихикнул паренек с круглым, кошачьим личиком. Он подскочил к вешалке и проворно схватил мою нейлоновую куртку. — Лис, в придачу пойдет?

«Да, попал в ловушку», — подумал я.

А Лис все улыбался и так тихо, ласково прошептал:

— Толик, ты хочешь помочь художнику одеться?

Толик опешил, недоуменно раскрыл большие, навыкате глаза.

— Толик, — с металлом в голосе, но все улыбаясь, продолжал Лис, — ты, кажется, меня не понял?

Толик мгновенно подлетел ко мне с распахнутой курткой.

— До свидания, мальчики, — культурно вымолвил Леня и сделал им ручкой.

Мы вышли на улицу.

— Бутылочку вина? — вежливо поинтересовался Леня.

Мы зашли в павильон «Пиво — воды» и выпили по стакану бочкового портвейна.

— У меня есть мечта, — все с улыбочкой, ласково говорил Леня Лис. — Нарисуйте меня. Будьте, снисходительны к простому матросу. А о долге мы забудем.

Мне пришлось согласиться. Мы договорились встретиться на следующий день в полдень на ялтинской набережной, напротив шашлычной. Я решил сделать его портрет цветными карандашами. Ночью я проснулся, потому что никак не мог отделаться от этой скверной истории. Была светлая, лунная ночь. Я опять почувствовал себя очень одиноким. Я долго злился на себя, пока вдруг не понял, что суть Лиса — улыбчивая маска, и когда это понял, сразу крепко заснул. На следующий день рисовал его с легкостью, хотя чувствовал, что рука затвердела, потеряла точность. Но портрет в общем-то получился.

— О, как прекрасно, маэстро! — удивленно нараспев произнес матрос Леня. На его лице погасла улыбочка, и передо мной был совершенно другой человек — скуластый, с жестким провалом щек и недобрыми глазками. Встреть я его без «улыбчивой маски», не узнал бы! — Прекрасно, прекрасно, маэстро, — твердил он, не решаясь что-то сказать. Наконец решил, его глазки жестко меня сверлили. — Слушай, есть к тебе предложение.

Неожиданный переход на «ты» резанул меня: опять это хамское тыканье! Но я молчал, ожидая продолжения. Он тянул. Я смотрел на море. Было солнце, яркое весеннее солнце, и у берега лежал удивительный синий пласт. Захотелось пойти к морю, помечтать одиноко.