Валерий Рогов - Нулевая долгота

Нет, не мог Ветлугин с бесстрастным равнодушием отписать этот печальный факт Элизабет Баррет. Но что он мог сделать? Его коллеги с грустным пониманием говорили: ну что ты, действительно, мучаешься? А он мучился. Однако что же сделать? Как разузнать все о судьбе Пошатаева? Как доказать, что он до самой смерти верно любил «Лизоньку»? Ветлугин почти не сомневался в этом. По крайней мере, ему очень хотелось, чтобы так было.

В один из погожих июньских вечеров Ветлугин сел в машину и поехал бесцельно по Лондону. Почему-то его повлекло в Хай-гейт, на северную окраину города, в холмистый полудикий парк, где он любил гулять с сыном. Этот парк напоминал дачное Подмосковье. Наверное, потому, что там было много берез, а осенью много грибов, к которым англичане равнодушны.

Бродить по парку не хотелось. Ветлугин зашел в пивной бар «Джек Строус касл», возвышающийся над парком, и заказал себе кружку светлого холодного пива. Ему не захотелось оставаться в полутемном пустом баре, и он вышел в выложенный булыжником дворик, где под тентами стояли столики. Он сел за столик у барьера, откуда открывался вид на Лондон. Лондон был виден частями, закрытый зеленью парка. Ветлугин смотрел на далекую перспективу высоких зеленых холмов, в низинах между которыми уже зажглись желтые огни магистральных улиц. Он всегда удивлялся, что Лондон — холмистый и очень зеленый город.

На небе лежала розовая полоса, упиравшаяся в огромное облако, нависшее над самым дальним лондонским холмом. А там, за холмом, скрылось солнце, и оттуда струилось кровавое полыхание. И именно в этот момент, в тихом дворике бара «Джек Строус касл», при виде тревожного огненного заката, Ветлугин вспомнил о своем приятеле-друге Вадиме Татушкине.

Татушкин был архивариусом. Ветлугин ласково звал его Татушка-архивариус. «Татушкой» он стал еще в школе, с первых дней первого класса. Вадик был самым маленьким и самым слабеньким. Но выделяла его в классе прежде всего исключительная доброта: он делился со всеми и всем. Многие постоянно и подленько пользовались этой редкой отзывчивостью Вадика. А он просто не представлял, как это можно отказывать, когда тебя просят, когда ты можешь помочь, хоть и в ущерб себе. Но раз просят, значит, кому-то нужнее, думал Вадик. Витьке Ветлугину, признанному классному верховоду, часто приходилось пресекать крохоборческие порывы хитрых попрошаек, которые выманивали у врожденного добрячка Татушки все самое ценное. К третьему классу Витька Ветлугин все это прекратил, взяв Татушку под свою полную защиту. Вадик восторженно принимал покровительство самого Витьки «Ветлуги» и очень гордился особыми с ним отношениями.

После седьмого класса, когда в силу семейных обстоятельств Ветлугин уехал из Москвы к деду и бабке в небольшой рабочий городок на юге страны, они много — очень много — лет не виделись и ничего не знали друг о друге. Вновь они встретились, как ни странно, на газетной полосе. У Ветлугина там был опубликован комментарий, у Татушкина, «подвалом», — исторический очерк. Но сначала они не поверили, что это они и есть. Надо, конечно, было увидеть друг друга…

После окончания пединститута Татушкин по распределению оказался на Украине, преподавал историю в сельской школе. Он увлекся сбором устных рассказов о всяких «зеленых», «синих», серо-буро-малиновых бандах во времена гражданской войны. Так родился замысел книги «Палитра контрреволюции». Писал он книгу уже в Москве, куда вернулся, отработав положенный срок. В Москве он устроился на службу в архивное управление, чтобы иметь непосредственный доступ к нужным ему материалам. Профессия архивариуса пришлась ему по душе. В это-то время он и опубликовал свой очерк на страницах газеты, где работал Ветлугин.

…Когда они столкнулись в редакционном коридоре, то узнали друг друга сразу, несмотря на то что расстались в отрочестве. Казалось бы, они сильно изменились, но то внутреннее притяжение, как компас, оказалось безошибочным. «Татушка!» — воскликнул Ветлугин. «Ветлуга!» — воскликнул Татушкин. Они обнялись — большой и крепкий Ветлугин и маленький, щуплый Татушкин.

Вскоре, гордясь и смущаясь, он вручил Ветлугину свою книгу с надписью: «Моему школьному суверену от вечно преданного Татушки». С этого, пожалуй, момента и восстановились их приятельски-дружеские отношения, вроде бы неравноправные, вроде бы покровительственные со стороны Ветлугина, хотя, правда, сам Виктор никогда не ставил себя выше Вадима, никогда не считал себя ни «сувереном», ни «покровителем». Но в сути, конечно, все было именно так.

Татушкин и во взрослой жизни оказался таким же житейски беспомощным, беззащитным и бескорыстно-добрым, как и в детстве. Опять вокруг него кружили крохобористые людишки, которые спешили что-то брать в долг, особенно деньги, и тут же забывали. А Вадик не умел напоминать, требовать возврата. Неудачно у него сложилась и семейная жизнь: жена на каком-то этапе просто выставила его из двухкомнатной квартиры и отправила в марьино-рощинскую коммуналку к матери. Однако не разводилась: ей хотелось быть и замужем, и свободной. Она беззастенчиво выманивала у него чуть ли не все заработки будто бы на «достойное» воспитание дочери. Дочь же, очень на него похожую, такую же маленькую, слабенькую и наивную, как и он, воспитывала в бесконечном презрении к отцу…

И был Вадим Татушкин к сорока годам щуплым, облысевшим человечком, с поседевшей бородкой, скромно и незаботливо одетым, но с удивительно чистыми голубыми глазками, смотрящими на мир открыто, доверительно и с любопытством. И был он весь поглощен своими архивными розысками, своим кропотливым подвижническим трудом по раскрытию малоизвестных страниц отечественной истории.

Уже через две недели после того, как Ветлугин связался с Татушкиным, у него на столе лежал большой конверт, присланный Вадимом. В нем были письмо директора леспромхоза «Сосногорский» М. И. Смирнова о семье Пошатаевых и письмо самого Вадима.

В ответ на ваш срочный запрос, — писал директор леспромхоза М. И. Смирнов, — сообщаем, что семейства Пошатаевых ныне в наличии в нашем леспромхозе не существует.

Глава семейства Михаил Кузьмич Пошатаев вернулся с фронта калекой в 1943 году и вскоре умер. Два его старших сына — Кузьма и Михаил — пали смертью храбрых в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Его третий сын, Георгий Пошатаев, к которому вы проявляете главный интерес, был вместе со мной призван в армию в 1939 году и в самом начале Великой Отечественной войны попал в плен. Он выжил в фашистской неволе и вернулся на Родину в 1945 году, но в леспромхоз не добрался, хотя сообщил матери о своем прибытии.