Всеволод Иванов - Кремль. У

— Со мной что произошло: приходит ко мне фраер такой, спрашивает у моих футболистов, остались у меня такие, Митя и Саша, не сокращают ли их, потому что благодаря им Кремль и может только защищаться футболом от Мануфактур, приходит и спрашивает, кто у вас тут председатель, и наклеивает мне сзади плакат, так я его в три шеи выгнал.

Вавилов улыбнулся, но С. П. Мезенцев, видимо, не оставлял своей мечты, и надо записать. Старосило яростно указал на клетушку посредине площади, и на ней стоял городской козел. Митя и Саша погнались за ним, выскочил из-за угла Пицкус и догнал козла. Вавилов с удивлением понял, насколько Пицкус проворен.

— В центре меня забыли, — продолжал тов[арищ] Старосило, — я сколько писем писал.

Профессор вернулся к своему докладу, он его неправильно разработал, на какие-нибудь пустяки обращать внимания не стоит, но он решил приняться всерьез. Вавилов сидел сам не свой, товарищ Умалишев увивался тут подле, профессор смущен, и товарищ Старосило стесняется приступать, кончив разговор о Кремле, профессор показал Вавилову открытки и сказал, что здесь будет актер императорских бывших театров Ксанфий Лампадович Старков.

— Какой же он — императорских или государственных? — сказал Вавилов. — Он у меня на Мануфактурах уже месяц или больше как кружок ведет.

Профессор жиденько помахал открыточкой и свалился легонько на пол в обмороке. Его подняли. Товарищ Старосило многозначительно постучал себя по лбу, о консультации и разговора быть не может. Вавилов даже попробовал пригласить товарища Старосило к себе, но тот мог принять это с возмущением.

Профессор что-то заговорил о звоне, который раньше не удавался, но теперь все налажено, он смотрел жалостливо на Вавилова, тому стало противно своей вялости сегодняшней, волнами его потрясало иногда какое-то просветление на минуту — и конец, а затем мучился, и ему казалось еще, тов[арищ] Старосило, чтобы он не уходил, предложит ему выступить, а здесь уж совсем конец. Помогал вести профессора, он рад был возможности покинуть вик и лысых футболистов, под столом дрыгавших и пишущих, казалось, ногами.

Вавилов шел, смутные чувства волновали его, он, казалось ему, пришел не за консультацией, а хотел спросить И. П. Лопту, сторожа Воспитательного дома, в чем и в каком одеяльце был подкинут рыжий мальчик, насколько он помнил, он один был рыжим и на него одного валились насмешки. Именно так, как он придумал, чтобы тот ему подробно разъяснил. Он остановился и даже взопрел от испуга, его окатило испугом, над ним что-то ломилось, зыкало, кололо, слагалось, он позже разобрался, что это звон, который наладил для иностранных экскурсий профессор Черепахин, и можно его по телефонному звонку заказать из вика, а где же будет база колокольного звона и можно ли это рассматривать как общественную деятельность? Вавилов забежал в подвал.

Он услыхал пение. Монахи пели. С длинными волосами стояли они у реалов, и управляющий товарищ Умалишев, с непонятными целями поощрявший это, ходил среди реалов одним боком и прислушивался весьма внимательно. Он устремился к нему с пухлым оттиском книги в руках. Вавилову показалось, что здесь он видит И. П. Лопту, Евареста, Гурия с длинными волосами и нежные, он узнал по разговорам, волосы и стан Агафьи; страх охватил его, он выхватил бумажки, то есть оттиски, и, пробормотав что-то непонятное, побежал. Он увидел на улице Афанаса-Царевича, тот шел, потерявши довольство, то, за что и почему его любили; он мог наслаждаться пустяками и быть довольным всем. Он посмотрел Вавилову в руку внимательно и сказал:

— Дай поиграть.

Вавилов, так и не посмотрев на оттиск, отдал.

Да, Агафья победила его, он ощущал страх, потрясение, колокола гудели ровно пятнадцать минут, он стремился по деревянным доскам. Агафья преследовала его, он слаб и немощен, рядом с ним бежал Пицкус, который рад был бежать. Вавилов остановился. Пицкус бежал, гребя лапками и довольный своими ногами. Хорошенькую консультацию он получил от Кремля. Тело его ломило.

«Четверо думающих» встретили его у дверей. Измаил стоял тут же. Толпа рабочих ждала от него речи. Он промолчал. Он тер себе кончик носа и боком проскочил мимо них. «Четверо думающих» спрашивали:

— Почему, рыжий, ты не получил консультации и что же надо профессору? Почему Зинаида против тебя и ты так расстроен? Что хочет от тебя Ходиев и почему бы тебе не дать работы в клубе? Почему, рыжий, Клавдия ломается и не хочет пить воды без тебя и какой в этом агитационный момент? Почему Лясных женился, а от тебя нет пользы?

Вавилова охватила злость, и он спросил С. П. Мезенцева:

— Почему ты прибил плакат?

Они были довольны проявить свои дурные наклонности, и С. П. Мезенцев заявил, что любит и будет красть, Колесников драться, Пицкус бегать и подслушивать, П. Лясных — промолчал. С. П. Мезенцев добавил за него, он будет плавать в твоем клубе, так как церковь тебе не дадут.

В комиссии началась брань Зинаиды. Все были рады тому, что можно было свалить вину на какого-то человека и на то, что она надавала обещаний; она никаких обещаний не давала, а предложила приложить все усилия, а этого-то, именно всех усилий, кроме нее, никто не прилагает. Она поступает именно так, как обещала. Люди приходили болезненные, усталые, их надо понимать. Зинаида их хорошо понимала. Она выслушала их и предложила следующее:

— Научены опытом, будем думать всю зиму, а пока у нас на квартиры, которыми надо удовлетворить в первую очередь, имеются три тысячи, я предлагаю удовлетворить пока тысячу. Каким образом, как? Вселить не в квартиру по семье, а в комнату по семье, конечно, это будут почти каморки, но что же делать.

Она сидела после заседания в каморке, пришел пьяный Колесников, который стал хвастать тем, что был у «пяти-петров», требовал долг.

Зинаида не понимала, в чем дело, Колесников стал упрекать, что коня изъездила отцовского по ночам, должно быть, на свидания к П. Ходиеву, «недаром он приходил к тебе просить легкую службу». Он опять закричал, что она ему не жена и что он подарит ей кольцо, он действительно протянул ей кольцо, и она сказала, дразня его, ей было забавно, что теперь, когда она от него отказалась, он несет ей кольца.

— У Ольги кольцо-то бирюзовое, Милитон.

Он рассвирепел, поднял кулак, она взяла ножницы, он повернулся иушел, уходя, он сказал:

— Эхо возвышенностей Рог-Наволог еще будет повторять наши имена, левым берегом владеет он, правым — я до первого снега, и моя жена не будет ездить к нему!

Он еще раз повторил слова С. П. Мезенцева:

— Не доверяй жене, не выручай бедного родственника!

Пицкус сопровождал Вавилова. Он ходил по берегу и смотрел на Кремль, Вавилов ждал переправы, он шел в Кремль, и Пицкус сопровождал его и вел прямым путем, где П. Лясных должен их перевезти. Вавилову хотелось осмотреть скорей церковь, не годится ли она на самом деле, он и ходил по берегу. Над ним издевался М. Колесников, Вавилов быстро разделся и попробовал было плыть. П. Лясных смотрел на него с любопытством, но Вавилов действительно боялся воды, он окунулся. Он плавал с боязнью, потому что его рыжую голову топили часто в воде, он редко мылся и, стыдно сказать, даже в баню не любил ходить и, по возможности, окатывал голову кипяченой водой. Конечно, стыдно, но что поделаешь? Он постоянно боялся заразиться и ходил в баню пореже.