Евгений Суворов - Соседи

Эта привычка осталась у Вани от артиллерийского училища с 1941 года… Закончить училище сыну не удалось: курсанты были брошены под Сталинград. Скоро от артиллерийского полка, в который было переформировано училище, осталось два человека: старший сержант Мезенцев с Белой пади и командир полка.

«Дурак немец! — рассказывали после войны белопадские мужики и парни. — Стреляет по ногам!»

Все взрослое мужское население Белой пади, оставшееся в живых, как правило, было ранено в ноги.

Военный врач сказал Ване, что хромота останется на всю жизнь. Ваню это не устраивало, и он, забросив в амбар сначала один костыль, потом другой, оставшись с палочкой, начал упорно заниматься около столба упражнениями, которые, на первый взгляд, были ему не под силу. Падая, Ваня хватался за столб и снова, как казалось Петру Ивановичу, продолжал издевательство над собой. По багровому Ваниному лицу катились струйки пота. Петр Иванович не выдерживал и отворачивался…

На следующий год, весной, Ваня забросил тем же порядком, в амбар, березовую палочку и, не без скандала, добился, чтобы его поставили тракторным учетчиком.

Колхоз «Победа Сталинграда», как будто нарочно названный в честь Вани, состоял из одной бригады, учетчикам — ни полеводческому, ни тракторному — коня не полагалось. Если бы Ване как-нибудь дали коня, он бы все равно от него отказался. Ни верхом, ни на телеге ездить ему нельзя было: проедет, потом хоть плачь, не ступить на раненую ногу. С саженью, хромающим по полю, видели его то в Манхаихе, то в Листвяках, то на Татарской заимке…

Предупредив Александру Васильевну, Петр Иванович прошел к колодцу и бане и вернулся в ограду. Взглянув на черные окна, поблескивающие от лунного света, он подумал, что надо идти в дом, а то будет переживать старуха. Вдохнул, насколько хватило легких, свежего осеннего воздуха, к которому примешивались речные и болотные запахи, особенно сильные ночью. С той стороны болота, от леса, донеслись уже не такие слабые, как это было вначале, когда он вышел на улицу, предрассветные голоса птиц, услышал, как будто кожей почувствовал, как прошелестел черемуховый куст, свесивший половину ветвей в соседний огород.

Отвлекшись от куста, Петр Иванович увидел стоявшего на тропинке человека.

Что за чушь! Заблудился кто-нибудь? Но почему он так странно ведет себя? Заблудившийся человек прошел бы по огороду, открыл ворота, постучал бы в окно… А этот… ему что-то другое нужно…

Прошла минута, другая… Человек не сдвинулся с места.

Луна ярче осветила пригорок, и Петр Иванович заметил, как человек переступил с ноги на ногу или сделал шаг назад.

Может, ему надоело стоять и смотреть, и он переступил с ноги на ногу или сделал шаг назад по этой причине? Или он был недоволен, что луна ярко осветила его.

Длинная цепь облаков, дымясь, старательно закрывала диск луны, стало темнее, будто кто-то невидимый вывернул фитиль гигантской ночной лампы. Человек продолжал стоять все на том же месте.

Петр Иванович нарочно негромко кашлянул. Человек быстро спустился вниз.

Петр Иванович постоял, размышляя, что бы это могло быть такое, искурил папиросу, глядя все это время на пригорок, и по высокому крыльцу медленно стал подниматься на террасу.

С террасы он еще понаблюдал за огородом — никто больше не появлялся — и ушел в дом, закрыв на крючок обе двери.

Стадо коров разбрелось по лесу вдоль болота. Путь от Среднего хребта коровы проделали быстро, и паслись теперь сразу за мостом. Чтобы стадо не прорвалось в деревню, Яков Горшков стоял на мосту и время от времени хлопал бичом на коров, выходивших из леса.

Дементий Лохов завернул коров, направлявшихся к Харгантуйскому мостику, по которому можно войти в деревню с другого конца, и вспомнил, что надо прутьев нарезать, а то из-за метлы опять дома ругань будет. Перед высокой колодиной, заросшей сочной зеленой травой, слез с коня, привязал его к тоненькой березке. Рыжий конь с белой звездочкой на лбу нетерпеливо взмахивает хвостом, резко вздрагивает, отгоняя жадных паутов и слепней, и тянется к траве. Дементий медленно ходит среди высоких кочек, выискивая тонкие березовые прутья и лозины, срезает их.

Отсюда, с болота, хорошо видно деревню. С пучком прутьев Дементий застывает среди черных обугленных берез, ему кажется: это какая-то другая деревня, а не Белая падь. Он отыскивает дом учителя и смотрит, смотрит до слез в глазах. Прогоняя слезу, часто моргает, — дом учителя теряет очертания, колеблется и снова делается похож на крепость.

Этот дом, высокий, огромный, с красноватой железной крышей и водосточными трубами давно притягивает к себе Дементия, так давно, что Дементию порой кажется, что это было всегда. Издалека видно высокое крыльцо, ведущее на террасу. Дементий представил, как он стоит на террасе, смотрит на Школьный лес, подступивший к заборам, на песочные ямы, густо заросшие молодым сосняком, — там пахнет смолой, красными муравьями, белой и желтой ромашкой, засыхающей на полянах, разбросанных вокруг песочных ям.

Первые крупные капли дождя заставляют его взглянуть на диковинную тучу, нависшую над тайгой. Ветра нет, и туча надвигается на чистое небо медленно, почти незаметно.

Пастухи пригнали коров в деревню.

Туча все так же медлит, как будто ждет, когда люди спрячутся в домах. Делается темно, хотя солнце еще не закатилось. Не желая прибавлять шагу, Дементий с тревогой поглядывает на небо. Дождь настигает его перед самым домом.

Поднявшись на крыльцо, Дементий поворачивается лицом к дождю, трогает пиджак и штаны, удивляется, что за короткое время, пока шел от ворот до крыльца, промок до нитки. Навес над крыльцом узкий, дождь захлестывает на самое крыльцо.

В сени с пустым ведром вышла Арина. Она сердито посмотрела на мгновенно побежавшие ручьи по ограде, загнем на мужа.

— Дождя не видел, стоишь? Лезь на чердак! Ведро к трубе поставишь, а то избу затопит.

Дементий взял ведро и по тоненькой шаткой лестнице полез на чердак. Арина старательно поддерживала лестницу. Ухватившись обеими руками за потолочные плахи, Дементий крикнул вниз:

— Залез!

Арина не отходила от лестницы и все время смотрела, когда появится Дементий. Наконец он подошел к темневшему чердачному проему, нагнулся, чтобы увидеть, на месте ли Арина.

— Крепче держи, буду спускаться!

— Держу, — ответила Арина, переживая, чтобы Дементий, чего доброго, не загремел с лестницы. Вздохнула спокойно, когда он коснулся ногами пола.

— Когда лестницу сделаешь? — спросила Арина.

Дементию кажется: и крыша и лестница могут еще подождать — не каждый же день льет такой дождь!

В сенях Дементий переоделся в сухое, зашел в избу. Арина с разнесчастным видом сидела на лавке, скрестив руки. Ее голова и плечи отражались в большом зеркале, висевшем на стене. В зеркале Арина показалась Дементию еще более согнутой и несчастной. Что-то есть, подумал он, иначе бы Арина не придиралась так с крышей и лестницей.