Юрий Либединский - Зарево

— А вы глазу не доверяете?

Не принимавший участия в этом разговоре капитан Зюзин, который вошел к Темиркану, когда тот говорил по телефону с главврачом и, таким образом, тоже попал в карантин, с озабоченным лицом, словно ища что-то, обошел весь домик и вдруг, сорвав с большой, сильно облысевшей головы фуражку, весело воскликнул:

— Вот где я высплюсь!

Над ним посмеялись. Но и Мурадян, выпив два стакана чаю, лег в постель. Смолин некоторое время глядел в окно и занимался наблюдением за женским персоналом санпропускника, а потом начал зевать и тоже улегся.

Англичанин записывал что-то в свою записную книжку, Темиркан ходил по комнатам и поглядывал в окно. Все пусто, неподвижно, только голые остроконечные горы, лиловые, зеленоватые, синие, высились повсюду. В другом, обращенном на запад окне видна была прямая, пустынная, уводившая на фронт каменистая дорога. Вот проскакал верховой, и, судя по тому, как он гнал лошадь, видно, со срочным донесением, может быть, как раз о военных действиях его отряда. Темиркан был с такой молниеносной быстротой выключен из обычных условий жизни и поставлен лицом к лицу с необычной смертью, что ему пришли вдруг в голову мысли, которые где-то за порогом его сознания все время ждали возможности заговорить с ним.

Он подумал о письме Гинцбурга: Анна Ивановна снова манила его к себе. Но путь к ней был заказан. Похоже, что его подвели к луже зловонной грязи, по другую сторону которой стояла она со своим белым телом и светлыми глазами, глядела ему в сердце и звала к себе. Но пройти к ней через грязь и бесчестье — значит перестать быть собой и отказаться от семьи, от веры предков, как будто бы и ненужной ему… А от всего этого нельзя отказываться, как от цвета своих волос…

Темиркан так глубоко погрузился в размышления, что, когда мистер Седжер что-то пробормотал про себя, вздрогнул и, перестав ходить по комнате, изумленно взглянул на него.

— Вы задумались, — тихо проговорил Седжер, — и я задумался тоже. Да и как не задуматься! Иметь возможность заразиться чумой в Индии и приехать сюда, чтобы получить чуму именно здесь, в России… Это же… Однако будем надеяться, что ангел смерти пощадит нас и на этот раз и господь бог не сочтет нас достаточно подготовленными для Страшного суда. — Он сказал это совершенно серьезно и, сложив молитвенно руки, ладонь к ладони, взглянул на потолок.

— Аминь, — с усмешкой подтвердил Темиркан.

Англичанин улыбался, он, видимо, хотел еще что-то сказать, но тут в сонной тишине кто-то громко чихнул, еще и еще раз, и Темиркану сразу пришло в голову, что чиханье — один из симптомов чумы… Чиханье повторилось. И тут вдруг дверь из передней открылась и вошла огромная, страшная кукла без лица, в белом бесформенном, охватывающем с головы до ног балахоне.

— Кто чихал? — приглушенно-хрипло спросила она.

— Не я, не я… — скороговоркой сказал англичанин, — это вон туда, вон там…

— Это я, — сказал Мурадян. Он уже поднялся с постели и причесывал курчавые волосы, его тонкая гибкая шея видна была из-под расстегнутого воротника.

— Пожалуйте в изолятор, — прогудела страшная кукла.

Мурадян, застегивая воротник, кивнул головой.

— Иду, — сказал он.

Смолин со своим рыжим встрепанным чубом, подняв от подушки конопатенькое лицо и открыв рот, смотрел на него.

Перед тем как уйти, Мурадян, стараясь улыбнуться, оглядел товарищей, чтобы попрощаться с ними, и увидел на их лицах только ужас.

Дверь хлопнула.

— Конечно, этот господин вел допрос чумного, и потому возможность заражения… — начал англичанин, но ему не удалось кончить.

— Спирту и девочек! — закричал Смолин. — Господин полковник, затребуйте спирту и девочек, иначе я с ума сойду и сбегу отсюда!

«Что и требовалось доказать! Как подозрительного по чуме, меня строго изолировали, то есть я достиг того, чего хотел добиться, — думал Михаил Ханыков, оглядывая беленое, старинной кладки помещение, в которое его заключили. — Чума! Если бы у меня была чума, я давно бы сдох где-нибудь в окрестностях Вана. У меня малярия. Малярийный комар укусил меня еще тогда, когда я сидел в камышах, пережидая погоню, устроенную за мной нашими милыми союзниками. Конечно, я согласен бегать от англичан в тылу у турок. Но бегать от англичанина, добравшись до своих? Ничего, поручик Ханыков, еще и здесь побегаете, пока доберетесь до полковника Марина. Известил ли его обо мне этот странный начальник штаба, у которого на фронте запросто гостит англичанин?

Откуда он взялся, этот англичанин? Хорошо, что я поступил строго по инструкции и не назвал себя при разговоре с начальником штаба. Но англичанин, по всему судя, все равно унюхал во мне разведчика. И если бы не чума, он вступил бы в разговор со мной. Но поставить чуму между собой и чересчур любопытным иностранцем — ей-богу, это было остроумно придумано. Ну, а сейчас что делать в этом каменном беленом мешке, с окошком, в которое и кошка не пролезет?..»

Михаил Ханыков поднял голову от подушки, схватился руками за край своей железной кровати и сделал попытку подняться. Но тут все поплыло в его глазах, и он, обливаясь потом, опустился.

«Проклятое тело, — подумал он. — Не хочет слушаться».

Как всегда после приступа малярии, ясность в мозгу полная, но сил нет. «Хины бы мне, лечиться нужно. Подождите немного, поручик Ханыков, кровь для исследования у вас взяли, едва вас всадили в этот каземат. Что это за дама в белом халате и белой маске, которая по-военному распоряжалась мной? Покурить бы, черт… Все будет, поручик Ханыков, хорошие сигареты, папиросы, трубочный табак. Ах, трубочный табак и трубочка… К черту все эти забавы! Последние две недели вы не курили ничего, шли, брели, ползли. Доползли — и вдруг кляп в рот, руки назад — и, как тюк, приторочили к казачьему седлу. Все это ничего, вопреки всему добрался до дому, кругом по-русски говорят… Никогда не думал, что запах серой шинели и махорки может доставить такую радость. И вдруг — опять англичанин…

Да, англичанин, вот о ком следует подумать основательно! Почему, собственно, ему не быть здесь?

Отсюда до Месопотамии, в сущности, рукой подать. Мог сюда пробраться какой-либо связной офицер? Конечно, мог! Итак, связной офицер из Месопотамии прибыл на нашу линию фронта. Так-то оно так, но не похож он на офицера регулярных войск, не та манера держаться. «Замовар подан». Нет, это актерство какое-то, с ужимками. И подполковник этот, татарин он, что ли? Или черкес? И как-то не по-военному обходился с ним этот англичанин. Кто же он, этот англичанин? Ведь простым частным лицом он быть не может. Из миссии какой-нибудь, евангельское общество или еще какая-нибудь чушь для засылки к нам наблюдателей. Ну, допустим. Но правильно ли вы сделали, номер пятый из учреждения Марина, что уклонились от знакомства с представителем союзной армии? Правильно сделали, господин поручик, и их высокоблагородие вас отметит.