Юрий Либединский - Зарево

Но, странное дело, Асад сочувствовал отцу. Джафар же, со своей холодно-иронической усмешкой и продолговатым лицом, чисто выбритый, как бы лоснящийся, с выражением превосходства в каждой черте лица, был даже антипатичен Асаду. Ему вдруг вспомнилась недавняя поездка из Краснорецка в Арабынь, ожили вагонные разговоры, полные серьезности, горя и заботы, — разговоры русских людей, ясно видевших, насколько опасно и трудно положение страны. Да, об этих-то людях и шел сейчас спор. Их тысячи, миллионы, они-то и есть Россия. Отец этих людей все-таки видит, хотя и не понимает. Но как же Джафар их не видит? Да нет, и он их, конечно, видит, не может не видеть. Только он сбрасывает этих русских людей со счета, как будто и без них можно решать этот вопрос. А они как раз и есть то, что придает весомость самому слову «Россия».

Так думал Асад, слушая Джафара, который внушительно продолжал:

— Я склонен думать, что чем скорее разгромят Россию, тем лучше это будет для дела прогресса и демократии. Так по крайней мере должны думать и социалисты всех стран, оставшиеся верными пролетарскому интернационализму.

— Вы не так излагаете позицию интернационалистов, — сказал вдруг Асад. — Ленин говорит о превращении войны империалистической в войну гражданскую, то есть — в революцию.

— Да ты что, Асад! — возмутился старый князь. — Откуда ты набрался? И ведь мы в саду! Здесь все слышно!

— Хочу революции, мечтаю о ней, — сказал Джафар. — Но предвижу не революцию, а военный распад, поражение… И кому, как не мне, имеющему все время дело с инстанциями, снабжающими армию оружием, не видеть всего этого распада, гниения, разложения. Количество вооружения, которое поставляют наши союзники, все повышается, роль союзников в России все растет, экономически они уже обеими ногами вступили на почву России. Войну мы уже проиграли.

Асад промолчал. Он вдруг понял точку зрения Джафара. От Василия Загоскина Асад знал как о позиции Ленина и большевиков, так и о позиции меньшевиков-оборонцев. Позиция же Джафара была для него нова. Она была неправильна и совсем не совпадала с ленинской позицией, несмотря на то, что Джафар старался изобразить себя сторонником пролетарского интернационализма…

Входя в калитку дудовского садика, Джафар был спокоен и уверен в себе. А теперь, уходя, он испытывал раздражение и какое-то беспокойство. В споре со стариком Дудовым он остался как будто победителем. На его стороне была серьезная, подкрепленная фактами и цифрами аргументация, старик в ответ на нее мог только восклицать и декламировать. К тому же Джафар давно считал своего старого учителя человеком хотя и благородных, но устаревших воззрений. А что такое Асад? Мальчишка, нахватавшийся где-то большевистских идей.

Вдруг тревожные и странные звуки нарушили ночную тишину, и Джафар очнулся. Сначала ему показалось, что это жалобно, по-ночному кричит какая-то птица. Но потом он разобрал отдельные слова. Два высоких голоса жалобно перекликались по-веселореченски: «Что еще нужно тебе, Нафисат, няня моя?» И откуда-то глухо, словно из-под земли, прозвучал ответ: «Ничего мне не нужно, братец мой… Наших всех обними, мать пожалей».

Джафар застыл на месте, имя Нафисат поразило его. Он оглянулся и узнал приземистые здания Новой крепости — так, в отличие от развалин древних стен Арабыни, назывались построенные во время кавказских войн укрепления. Теперь здесь помещалась тюрьма. Смутно белели в темноте ее низкие стены, и из-под них, откуда-то снизу, доносился глухой голос Нафисат. Жадно прислушиваясь к этой перекличке, Джафар забыл обо всем — о Москве, о фронте, войне. Все исчезло, будто вчера только была та памятная ночь облавы, там, в лесу, где он при свете луны вглядывался в румяное, смуглое лицо девушки, держа в руках ее горячую, вырывающуюся руку. Так бы держал, не отпуская, и все бы слушал этот глухой, откуда-то снизу идущий голос. Вдруг Джафар вздрогнул: Нафисат назвала имя Науруза. И в это мгновение Джафара схватили сразу за оба локтя и чья-то грубая рука зажала ему рот.

Он замычал и стал вырываться. Наган показался перед самыми его глазами, и, ослабив мышцы, он покорно пошел туда, куда его повели. Что ж, так, видимо, и должно было быть. Раз возник голос этой девушки, значит все пойдет неблагополучно, не так, как нужно, и ввергнет его в какие-нибудь несчастья. Ветви деревьев хлестали Джафара по лицу, но он даже не наклонял головы, шел, словно загипнотизированный. Перед ним открыли дверь. Его втолкнули в какое-то освещенное яркой керосиновой лампой помещение. По толщине стен и маленькому окошку он понял, что находится внутри крепости. Осип Иванович Пятницкий, которого он тоже не видал ровно два года, такой же краснолицый и злобный, покуривая папиросу, взглянул на него из-за письменного стола и пренебрежительно взмахнул рукой.

— Ну, не идиоты ли? — сказал он. — Кого вы привели?

— Как было приказано, — ответил плечистый усатый казак, приложив руку к козырьку и соответственно выкатив глаза на начальство.

— Ну и дурак, — сказал Осип Иванович, — опусти руку. А приметы тебе, дураку, сказаны были?

— Да личность-то получается одна. Черная бровь…

— Ну, и нос, и рот, и глаза — это все есть, да? Да ты хоть когда-либо видел абрека-то настоящего? Ну, погляди на него, — говорил Осип Иванович, бесцеремонно тыча пальцем в Джафара.

Джафар, поняв, что произошло недоразумение, откашлялся и сказал:

— Я не понимаю…

— Э, батенька, чего там понимать! — досадливо морщась, сказал Осип Иванович. — Ловили козла, поймали кобла… И чего это вы шатаетесь там, где вас не просят?

— Я просил бы вас выбирать выражения, — приободрившись, начал Джафар, — на мне погоны…

— Да ладно, чего уж там толковать, — пробурчал Осип Иванович, — можете идти. Я к вам ничего не имею. А что они идиоты, так я от этого радоваться не могу.

— Я попросил бы…

— Вы бы лучше ушли, пока дверь открыта, — сказал Осип Иванович, подняв на него свои злые белесые глаза, и Джафар прочел в них нечто такое, что заставило его мгновенно, точно кто дернул сзади, очутиться за дверями.

— Я буду жаловаться! — крикнул он из-за дверей, тут же захлопнувшихся.

«Скорее нужно уезжать из этой дыры, — с озлоблением подумал Джафар. — Обеспечить отправку лошадей, кончить все дела, — и вон отсюда».

Пройдя шагов пятьдесят по густому саду, окружавшему крепость, он невольно остановился и прислушался. Все было тихо, только река, как всегда особенно слышная в ночной тишине, перебирала камешки и шумела. Ветви деревьев, как бы ожидая чего-то, не шевелились в теплом воздухе. Всего несколько дней назад Науруз так приветливо говорил с ним на дворе у Керкетовых. «Неужели он знал уже об участи Нафисат?» Джафар тряхнул головой, прогоняя все это ему ненужное, и ускорил шаг.