Юрий Либединский - Зарево

Подобной болезни подвержены бывают палачи и по призванию и по вдохновению, это болезнь угнетателей, и только беспощадной расправой угнетенных над ними пресекается подобная болезнь.

Осип Иванович находился в состоянии полудремы, когда дребезжащий звонок вдруг разбудил его. Он сел и прислушался. Жена, потревоженная этим движением, тяжело повернулась и со стоном вздохнула. Звонок повторился, настойчивый, решительный. Никто в Арабыни не осмелился бы поднимать такой трезвон. Это мог быть только звонок нарочного из Краснорецка — от генерал-губернатора. Накинув халат и сунув ноги в мягкие туфли, пристав упруго, мячиком, сбежал по лестнице и, не спросив, кто его беспокоит — он уверен был в том, что увидит нарочного из губернии, — открыл дверь. Его рывком схватили за руку, выдернули на улицу и мгновенно сунули в открытый рот (Осип Иванович хотел закричать) какую-то грязную тряпку, пахнущую оружейным маслом и кровью.

«Какой страшный запах!» — мелькнула в глубине сознания мысль. Перед ним стояли солдаты с винтовками — два или три…

Обозначился рассвет. За ночь выпал первый снег, горы белели сверху донизу, и только массив батыжевского сада чернел у самого основания близких округлых холмов. Воздух чист, мир прекрасен… Осип Иванович захрипел и дернулся.

И тут же один из солдат, круглолицый, скуластый, с покусанными в кровь губами, взял на изготовку свою с примкнутым штыком трехлинейную винтовку.

— Жить хочешь? — спросил он нерусским говором. — А другим жить не даешь? Кричать хочешь? А сколько времени наша Нафисат от тебя кричала? Теперь иди в загробный мир, будешь для нашей Нафисат на том свете воду носить.

Касбот говорил на веселореченском языке, но имя Нафисат все объяснило Осипу Ивановичу. Поняв, что это пришла смерть, он стал дергаться, отчаянно оглядывая мир, ища, кто бы пришел ему на помощь. Но кругом было безлюдно. Осип Иванович твердо знал, что помощь должна прийти, только бы не опоздали, он знал, что сила порядка одолеет прорвавшуюся силу мятежа. Но что до того — ведь тогда его уже не будет… И вдруг он замер, даже обвис на руках у своих врагов. Среди белесоватой серости окружающего появилось одно необыкновенно яркое и свежее пятно: красный, медленно пошевеливающийся флаг над тюрьмой. Это Комлев, раньше чем покинуть тюрьму, поднял над ней красное знамя. Свежий ветер с гор едва колебал его. И тут душа Осипа Ивановича умерла — карающая революция пришла к нему на год раньше…

Проследив за направлением взгляда потускневших и заслезившихся глаз пристава, Касбот спросил, кивнув в сторону флага:

— Увидел?

И, дав полное утоление взлелеянному в продолжение последних недель чувству мести, Касбот тем привычно ловким и сильным движением, которому его так тщательно обучали во время строевых занятий, вогнал штык в тело Пятницкого, вогнал глубоко, до самого сердца. Выдернул и ударил еще два раза.

— Готов, — сказал Комлев, отпустив тело пристава, оно мягко шлепнулось на свежий, быстро заалевший снег. — Пошли.

И когда они, приняв вид военного патруля, обходившего город, посредине улицы в ногу отошли на квартал от дома пристава, отчаянный женский крик заставил их вздрогнуть и оглянуться…

Женщина в темной шали стояла над телом Пятницкого. Еще два раза во весь голос крикнула она и упала на тело мужа.

— Плачь, плачь, мы тоже плакали, — сказал Касбот.

Комлев взглянул на его лицо и отвернулся, оно показалось ему страшным.

Проснувшись в обычное время, Василий удивился странной тишине, господствовавшей в доме. Мать строго настрого запретила ему вставать голодному — она сама приносила сыну еду, — и Вася терпеливо ждал ее появления, но она все не шла. «Наверно, помогает Касботу», — подумал он. От Надежды Петровны Василий знал, что она взялась быть связующим эвеном между Комлевым и Касботом.

Сергей Комлев и другие арестованные солдаты сидели в той же тюрьме, что и Нафисат, но в другом флигеле, построенном в более позднее время. Изолированное нападение солдат горцев на тюрьму с целью освобождения Нафисат почти никаких шансов на успех не имело бы. Но нападение на тюрьму, изнутри поддержанное бунтом арестованных солдат, открывало возможность освободить не только Нафисат, но и других узников.

От Гамида Василий знал, что Касбот собирается, освободив Нафисат, вместе с нею и другими своими соплеменниками уйти в горы и укрыться там.

Может быть, Комлеву с освобожденными солдатами лучше всего уйти вместе с горцами? Они могут составить ядро революционного отряда и еще пригодятся.

Но, может быть, события пойдут еще стремительней. Все говорило о том, что отсрочка революции, которую получил царизм, ввязавшись в 1914 году в империалистическую войну, приходит к концу. Позорные неудачи на фронте и небывалое, известное всему народу разложение среди правящих кругов, связанное, в частности, с именами Распутина и Алисы — иначе теперь не называли царицу, подчеркивая ее немецкое происхождение, — все говорило о близости бури. Народ негодовал против подлого поведения буржуазии, наживающейся на спекуляции и биржевых махинациях. Голодные очереди в городах и бунты солдаток, у которых полицейские власти не стеснялись зажиливать скудное пособие, исчезновение промышленных изделий в деревне и обнищание бедноты и солдатских семей, то и дело вспыхивающие по стране солдатские бунты и начавшиеся поджоги помещичьих имений — все свидетельствовало о том, что гроза приближается. Снова началось со всех промышленных городах стачечное движение, под большевистскими лозунгами зарево революции вставало над страной.

В этих условиях кто может заранее предсказать, как обернутся события в Арабыни? Нужно было только обеспечить влияние на их ход через посредство людей, участвующих в событиях.

Василий так глубоко задумался, что не заметил, как вернулась мать. И когда она вошла в комнату с подносом, на котором стояло горячее молоко и яичница, Василий залюбовался ею — такая она была оживленная, помолодевшая, с ярким и свежим румянцем на щеках.

— Заждался? — спросила она. — А как спал?

В этом вопросе сын почувствовал какую-то скрытую шутку и вопросительно посмотрел на мать.

Она подсела к нему и сбивчиво стала рассказывать о событиях этой ночи. Произошло все то, что он и предполагал. «Итак, у нас есть в горах вооруженный отряд, — думал он. — Надо будет сообщить в Краснорецк».

— Удалось освободить эту бедняжку? — спросил он.

Мать заплакала, и Василий все понял.

— Бедный Науруз!.. — сказал он.

А ведь гада-то этого, пристава, убили, все утро на улице валялся, у крыльца.

— Собаке — собачья смерть, — сказал Василий. — Жаль только, что не пришлось его судить по всей революционной форме.