Юрий Либединский - Зарево

— Почему же постороннему? — мать даже встала с места.

Прямая и тонкая, стояла она за столом и уничтожающе глядела на сына.

— Ты сам сказал, что это твой лучший друг по Петербургу. И когда молодой человек на чужбине… — она перешла на грузинский язык, — и ты за столом так выражаешься, то — прости меня — это непристойно.

— Простите, мама.

— Не у меня, а у Константина Матвеевича ты должен просить извинения, — по-русски сказала мать.

— Я его прощаю, — басом сказал Константин. — Пусть в наказание сидит смирно и слушает старших.

— Пусть слушает! — торжественно сказала мать. — Я вот первый раз вижу вас, но мне, чтобы узнать человека, надо только взглянуть на него. Я вижу: вы человек умный и добрый и, наверно, слушаетесь свою мать и не огорчаете ее.

Константин ничего не ответил. Мать… Сегодня он написал ей письмо и сообщил свой адрес. Но успеет ли он получить ответ до того, как уедет отсюда? Сколько лет он не виделся с ней! В родной городок ему никак нельзя, его мгновенно сцапают… Остается только переписка. А что для нее письма, если она едва разбирает печатный шрифт…

Он задумался и пропустил начало рассказа Дареджаны Георгиевны — речь шла о давнем времени, когда Саша только родился и семья Елиадзе проводила лето в имении родителей Дареджаны Георгиевны.

— Там гостило много молодежи, между прочим, молодой военный инженер Розанов, друг брата моего. Он изъявил желание крестить моего сына, а куму я себе давно уже подыскала — подруга моя Зиночка, из русской семьи, но для меня все равно что родная, она тоже гостила у нас. Александр Федорович и Зиночка моя только познакомились. А церковь наша верстах в трех от нашего имения, в верхнем селении. Я была еще нездорова, мне врачи запретили вставать, Елизбар Михайлович уже уехал в Тифлис, ему нужно было там быть до начала учебного года. Ну, а время это, август месяц, горячее; братья мои, которые вели сельское хозяйство, не могли отправиться в церковь. Дома лошадей свободных в эти дни не было. Ну, наши крестные отец и мать взялись сходить вдвоем и окрестить нашего первенца… Вот пошли они. Почти незнакомые и очень молодые. Нас, знаете ли, в заведении святой Нины воспитывали в таком благоприличии и скромности, что пока с тобой молодой человек сам не заговорит — молчи, жди его обращения. Он обратится — так соответственно его словам найди тон для ответа. Зиночка молчит, ждет, Александр Федорович тоже бережет каждое свое слово… Вот и прошли они так молча до самой церкви. Сашу, разумеется, нес крестный на руках, и он, голубчик, спал всю дорогу… Церковь была заперта, на паперти сидел сторож, и он, как после рассказывал Александр Федорович, был, видимо, пьян. Да и как же иначе? Свадьба ли, похороны ли — церковному сторожу всегда подносят, верно? Вот они рассказали ему, зачем пришли, — сторож как будто понимал по-русски. Александр Федорович дал ему три рубля. Сторож так обрадовался, благодарил очень и скорее побежал за дьяконом и священником. Те пришли сердитые — время, я уже говорила, самое горячее, священнослужителей позвали прямо с поля, и они торопились вернуться обратно.

Открыли церковь, как положено, ударили в колокол, народу немного подошло из села. Началась служба на грузинском языке, которого молодые люди не понимали. Но служба шла как-то странно, священник все что-то говорил, обращаясь к пастве, и показывал на Александра Федоровича и на Зину. Потом он записал их имена и фамилии и долго водил их друг за другом вокруг аналоя, а дьякон пел по-грузински. Они послушно ходили со спящим Сашенькой на руках. Все было как-то сурово, неприветливо… Тут опять зазвонили, все их стали поздравлять. Сашка проснулся и заплакал. Подошла какая-то старушка — оказалось потом, учительница — и говорит им по-русски со слезами: «Ничего, молодые люди, вы не смущайтесь. Если святая церковь грех вам отпустила, значит все хорошо, теперь растите вашего сыночка». — «Какой грех? Какого сыночка?» И все тут разъяснилось: пьянчужка сторож напутал и сказал попу и дьякону, что пришли молодые люди, у которых до брака родился ребенок, нужно поскорее их обвенчать, чтобы покрыть грех. Щедрость Александра Федоровича — ведь у нас не то что за три рубля, а за три копейки человек за двадцать верст сбегает — тоже сбила сторожа с толку.

«Очень хорошо рассказал батюшка о вашем грехе и о достойном поведении их благородия в отношении девушки», — сказала старушка. И тут моя Зиночка, забыв хороший тон нашего заведения святой Нины, заплакала навзрыд. А Саша тоже плачет. Александр Федорович кинулся за священником, а их обоих с дьяконом уже и след простыл, в поле вернулись. Вот и пришлось Александру Федоровичу утешать их обоих. Но разве сразу при таком горе утешишь? Утешал он ее еще несколько дней, а потом уехали вместе в Петербург. Нашего Сашу окрестили уже в Тифлисе, и на этот раз удачно…

— И вы, Саша, отказываетесь посещать людей, которые благодаря вам соединились на всю жизнь? — спросил Константин укоризненно.

— Представьте, да! — сказала Дареджана Георгиевна, и даже глаза ее победоносно загорелась, так как она почувствовала в словах Константина поддержку.

— Нет, вы решительно не правы, — посмеиваясь, говорил Константин, когда они после обеда вернулись в комнату Саши.

— А вы неужели пошли бы к этому совершенно вам незнакомому генералу и стали просить его помочь вам? — спросил Саша, и оттенок неодобрения послышался в его голосе.

— Ну, насчет просьб о помощи — еще не знаю, но, во всяком случае, пошел бы непременно.

— А зачем?

— Ну, мало ли зачем? Может, еще понадобится. И потом ведь просто интересно, все-таки генерал. В нашем деле, дорогой Саша, надо знать, что делается во всех классах общества, и, представьте, даже в верхних слоях его, и в самом правительственном лагере.

Он взглянул на Сашу и сказал:

— А вы все-таки строги.

В этих словах слышны были и одобрение и раздумье, похоже было, что он хотел еще что-то добавить к этой оценке — вроде того, что одной строгости недостаточно.

Саше не хотелось продолжать этот разговор.

— А я ведь вам материал насчет хизанов достал, — краснея от удовольствия, сказал Саша. — Я тут вот списал для вас и кое-что перевел.

— О Саша! Спасибо вам, давайте-ка сюда эти материалы. Значит, даже в газетах статьи были? — Он быстро перелистывал газеты, просматривая отчеркнутые статьи. — Князья Мачабеловы и Мачабели — это одно и то же, конечно. Вот злодеи… И как все бесстыдно, бессовестно!

— А это я нашел в брошюре, хранившейся в библиотеке моего отца, и перевел для вас. Хотите, прочту?

Константин кивнул головой, и Саша стал читать:

— «В селе Думацхо помещиком отобрано у хизана две с половиной десятины пашни, уже подготовленной для посева, и разрушена ограда его виноградника…