Юрий Либединский - Зарево

Он мрачно замолчал. Юноши переглянулись. Они вспомнили рассказы о страшной резне в Баку; и тогда еще говорили, что резня эта подстроена Рамазановым — его подручным Ибрагимом-ага.

— Этот ишачий зад Мартынов вчера хвалился в клубе, будто все беспокойные элементы в Баку арестованы, — про себя проговорил Рамазанов, шагнул к телефону, позвонил и вызвал кабинет градоначальника. — Ваше превосходительство? Приветствую вас и Елену Георгиевну. Нарциссы ей доставили? Слово правоверного крепко, как алмаз… Могу сообщить неприятные новости. Я сейчас говорю из конторы Сеидовых. Господина Мадата Сеидова, сына нашего боязливого Шамси, только что при мне посетила, как это говорится, делегация рабочих и предъявила требования… Это для вас не новость? Интересно…

Присев на ручку кресла и покачивая своей длинной ногой в лакированном штиблете, Рамазанов молча слушал, и усмешка дрожала на его тонких губах.

— Вы простите меня, ваше превосходительство, я, конечно, простой мужик и, с вашего разрешения, задам неучтивый вопрос. Выходит, что ваши слова, сказанные вчера господину Тагиеву в моем присутствии, о том, что вам удалось обезглавить забастовку, — эти ваши слова следует считать шуткой?

Он опять замолчал. Трубка громко застрекотала. Рамазанов слушал, покачивая головой, потом сказал, нарочито коверкая русский язык на тот лад, как это делают азербайджанцы, еще не выучившиеся говорить по-русски:

— Ай, спасиб, господин начальник, большой спасиб, утешиль, слез высушиль… — И добавил хорошим русским языком: — Приветствую и шлю мое нижайшее и всепокорнейшее почтение сладчайшей Елене Георгиевне.

Он повесил трубку, дал отбой.

— Говорит, что уже есть сведения от нескольких десятков фирм. Везде предъявлены такие же требования. Одним владельцам требования вручены лично, как у вас, некоторым присланы по почте, как у меня, а есть и такие, кому переданы через швейцаров, через секретарей, даже просунуты в дверные ручки парадных дверей. А требования повсюду дословно совпадают. Но при этом господин градоначальник сказал, что, если курице огрубить голову, она немножко и без головы бегает.

Он взял «Требования» и вновь стал перечитывать.

Каджар зевнул, потянулся и сказал:

— Все какая-то ерунда. Поедем, Мадат, на Парапет, мороженое будем кушать.

— Какое тут мороженое! — досадливо отмахнулся Мадат. — Можно подумать, что мы в Петербурге.

— А что ему? — возразил Рамазанов. — Если бы у меня был такой дедушка, как Гаджи Тагиев, я только о мороженом и думал бы. И о девушках, понятно… Ну, а у тебя, дорогой Мадат, конечно, в связи со спешным отъездом родителя «совсем другое настроение», как выражается моя жена. И должен тебе сказать, как хозяин хозяину: в этой бумаге все изложено очень дельно и продуманно — особенно насчет того, чтобы убрать с промысловых площадей все гнилые постройки. Ведь под ними находятся сотни, если не тысячи, десятин нефтеносных площадей. А это значит, что десятки миллионов рублей превращены в мертвый капитал. Ты уж поверь мне. До того как я стал промышленником, я брал подряды на бурение — и в том, где под землей ходит нефть, кое-что понимаю. Да ты не качай сомнительно головой, а закажи своему милому Рустам-заде произвести соответствующий подсчет. Ведь я знаю, что твой папаша считает взимание оплаты с несчастных, населяющих ваши рабочие квартиры, делом куда более доходным, чем добычу нефти.

— Так, значит, вы считаете, надо согласиться с их требованиями? — недоуменно спросил Каджар.

Рамазанов покачал головой и сказал со странным выражением — не то сожаление, не то раздумье слышалось в его голосе:

— Не можем, ваше высочество дорогой принц, никак не можем согласиться мы с этими требованиями, хотя они ничего неосуществимого в себе не заключают. А почему — это вам лучше, чем я, объяснит ваш дедушка мудрый Гаджи Тагиев. Во время прошлогодней стачки он сказал: «Я сам в юности был амбалом, перетаскал на своем горбу многие тысячи пудов для обогащения людей и без того богатых и потому лучше вас всех знаю, что забастовщики не требуют чего-нибудь неисполнимого, все их требования выполнить можно. Но если мы их требования выполним, они через пять лет станут той силой, которая превратит нас в их приказчиков».

Зазвонил телефон. Мадат снял трубку.

— Господин Сеидов? — спросили по-русски.

— Я сын его.

— Это не важно, сын или брат. Мне нужен представитель фирмы.

Голос был хрипловатый, срывающийся на писк, такой, что можно было подумать, будто телефон испорчен…

— Я — Мадат Сеидов, в настоящее время по доверенности отца веду дела фирмы.

— Очень хорошо. С вами говорит управляющий делами Совета съездов Достоков. Председатель Совета господин Гукасов просит вас сегодня в четыре часа пополудни быть в помещении Совета съездов.

— Почему так срочно? — спросил Мадат. — А на завтра утром нельзя отложить?

— Вам ваши рабочие предъявили требования? — спросили по телефону.

— Да, — ответил Мадат. — И мне известно, что это произошло на многих фирмах.

— Но вам, очевидно, неизвестно, что Совет съездов также получил требования от общества рабочих нефтедобывающей промышленности. И считаю нужным поставить вас в известность, что в этих требованиях есть пункт о создании при Совете съездов постоянного совещания уполномоченных от рабочих.

— То есть как?

— Господин Сеидов-младший, я прошу извинения, но господин Гукасов именно потому и просит вас прибыть сегодня в четыре часа, что положение создалось чрезвычайное., требования должны быть обсуждены в срочном порядке. Можно рассчитывать, что вы прибудете?

— Буду, — ответил Мадат и положил трубку.

— Кто звонил? — быстро спросил Рамазанов. — Достоков? Ну вот, видишь, слово в слово то самое, о чем мы сейчас говорили. Постоянное совещание уполномоченных! Видишь, что они придумали… то, чего твой дедушка опасался. Нет. Ненавижу я этого гяура Гукасова, и если бы он попался мне в те благочестивые дни, когда с дозволения господина градоначальника наши кочи резали армян, я бы его зарезал собственной рукой. Но как на председателя я на него пожаловаться не могу, он знает, когда надо бить тревогу. Смотри, что выдумали! Править будут уполномоченные, а Рашид Рамазанов на своем заводе будет у них приказчиком?

Он замолчал. Невесело и мрачно блистало на его злом лице выражение деятельного ума. Оба юноши с восхищением и ожиданием смотрели на него.

Рамазанов глубоко вздохнул, словно желая глотком воздуха прогнать злость, которая, подобно изжоге, ела его, и сказал, обращаясь к Мадату:

— Хорошо бы, Мадат, чтобы ты сегодня вечером посетил наш дом, мистер Седжер с нетерпением ждет встречи. И вы, ваше высочество, — шутливо поклонившись, сказал он Каджару, — осчастливьте наш скромный очаг.