Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем

…Необходимые материалы были изучены. Осталось просмотреть всего лишь один том.

Прямо из редакции Павел зашел в городскую библиотеку, где ему теперь выдавали даже редкие издания, получил нужную книгу и домой.

Ликующий вбежал в комнату и, потрясая пожелтевшей от времени книгой, заговорил:

— Нашли, Аннушка, нашли! Последний том материалов «Высочайше учрежденной под председательством статс-секретаря Куломзина комиссии для исследования в Забайкальской области».

— Хорош, хорош, — с обидой сказала Аня, — то пропадаешь вечерами, то дома торчишь над книгой. И на улицу тебя не вытащишь.

— Аннушка, это последняя книга, кончаю.

Садясь за стол, вполголоса декламировал любимые стихи:

Шуршала бумага, скрипело перо… Прочитал последнюю страницу, протер уставшие глаза и задумался.

«Старший брат вел младшего за руку, учил жить, учил, а ты?!.»

Павел уже представлял, как он снова придет к директору музея Веткову, к этому вылощенному толстяку с серыми, прищуренными глазками и выложит свои доказательства.

«Обо всем напишу, уважаемый товарищ Ветков, обо всем. Теперь уж… Прошлое, настоящее. А отдел «Социалистическое строительство?» Вас лень задавила. Пусть люди это знают».

Павел давно уже вынашивал в мыслях заголовок: «Краеведческий музей — на ложном пути». Написал его, потом порылся в папке, нашел вырезку из «Правды», прочитал ее и начал писать.

«В день 25-летия Бурят-Монгольской Автономной Советской Социалистической Республики трудящиеся Бурят-Монголии заявили:

«До присоединения Забайкалья к России бурят-монголы систематически подвергались набегам диких орд монголо-маньчжурских, ханов и феодалов. Эти набеги повторялись столь часто, что бурят-монгольскому народу грозило полное истребление. Присоединение Забайкалья к России спасло бурят-монголов от этой участи…»

Пишет, перечитывает, находит лишние слова, вычеркивает их и снова пишет.

«…Ведь только при помощи русских в первой половине XIX века вырос выдающийся бурятский ученый Доржи Банзаров.

…В годы строительства социализма в нашем крае… Однако краеведческий музей и его руководитель т. Ветков…»

Аня уже несколько раз звала его ужинать. На этот раз сердито крикнула:

— Не хочешь есть, что ли?

Она все еще сердилась на Павла за те вечера.

За все время ужина Аня так и не улыбнулась ему сегодня. У Павла настроение тоже упало. Начал работать, но прежней легкости в письме уже не было.

Кончив кухонные дела, Аня вымыла себе морковку, изрезала ее на длинные дольки и улеглась на диван. Читала «Огонек» и потихоньку хрустела морковкой.

Павел вначале как бы не замечал этого приглушенного, но методически повторяющегося хруста, потом невольно стал прислушиваться: хрум, хрум, хрум, хрум… Вот перестала.

В комнате — настороженная тишина. Проходит минута-две. Павел соединяет концы разорванных мыслей, начинает развивать их, вести повествование, но в этот миг снова: хрум, хрум… Он пытался не слушать, но неторопливый, крадущийся хруст, не спрашиваясь, настойчиво лез в уши, и Павел никак не мог сосредоточиться.

И Павлу начинало казаться, что Аня нарочно так ест, чтоб позлить его. Он склонился над книгой, заставляя себя читать. В комнате раздавался тот же хруст, раздавался совсем близко, рядом, вот здесь, возле самого уха.

Павел несколько раз порывался сказать «перестань», но не хотелось огорчать ее, она и без того уж… А нервничать ей нельзя.

Он вышел на кухню. Налил чашку густого чая, выпил. Снова сел за стол и стал перечитывать рукопись.

Аня услышала шепот мужа, догадалась. Отодвинула тарелку с морковью, посмотрела на Павла — пишет. Брови сдвинуты, на лбу складки. Вот перестал писать, подумал, что-то прошептал, и снова его рука строчит. Слышно, как, шурша, бежит по бумаге новенькое, острое перо.

Резкий толчок сына заставил Аню встрепенуться. «Подойти к Павлу… прервется, заодно отдохнет… Устал, наверно».

Но она так и не решилась, хотя ей очень хотелось мужу сказать, как их озорник бушует.

С машинки получилось больше пятидесяти страниц. Павел за голову схватился: куда тут в газету — целая брошюра. Тогда он решил эту рукопись предложить лекционному бюро, а для газеты оставить самые «выжимки».

Еще три вечера потратил. Пытался сделать подвальную статью — не вышло. После безжалостных сокращений осталось десять страниц. Прикинул: примерно, три коленки на газетной полосе. Это допустимо.

Утром шел в редакцию возбужденный, не чувствуя земли под ногами, словно на крыльях. Перед его глазами то появлялись, то исчезали страницы истории.

…Караваны в Китай движутся… Россия вышла к океану!..

Нет, не зря перечитал горы книг, исписал стопы бумаги… Сколько радости, однако, дает человеку труд!.. Интересно, как Ряшков воспримет статью?

В коридоре Грибанов встретил Шмагина, радостно сообщил:

— О музее кончил.

— У-у, брат! Поздравляю.

— Сегодня сдам редактору.

Павел направился было в свой кабинет, но Шмагин взял его за рукав, придержал:

— Один щекотливый вопрос есть, поговорить надо.

— Сдам материалы в номер, зайду.

…Сначала Шмагин заговорил о делах. Спросил, сдал ли статью, сообщил, что рудничный вопрос в Москве все еще не решен, но предложением заинтересовались, рассматривают, значит, дело стоющее.

— Недаром переживали! — Он улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— А теперь вот о чем, Павел Борисович. Ты жену любишь?

— Разумеется…

— И Ружену тоже?..

— Я не понимаю.

— Как это не понимаешь? — Шмагин ткнул пальцем в дужку очков и уставился на Павла. — Две любви в одном сердце. Ах, какое оно у тебя большое! Будешь ходить этаким многолюбом…

Павел вспыхнул.

— К чему это ты? Допустим, что что-то и было. Но это вас не должно беспокоить. Сам переживаю, сам разберусь, сам все улажу.

Дверь кабинета отворилась, вошла Люба. Она сердито посмотрела на Павла, сказала:

— Вас к телефону.

— Откуда?

— Из района.

— Скажите, что он занят, — ответил за него Шмагин.

— Я просто не понимаю. У тебя ведь жена — золото, — продолжал начатый разговор Шмагин.

— Это уж мне лучше знать, — оборвал его Павел. — Со стороны — все жены хорошие… Она, может… светит, а не греет…

— Но ведь…

— Что ведь, ну что вы… Семью разрушать я не собирался, не думайте.

— Еще бы, семью разрушать!.. Но покой ее нарушил. Ты коммунист и должен знать, что за семейное счастье тоже надо бороться. Хорошую семью создавать надо!

Когда Грибанов сел за свой стол, Люба сердито спросила: