Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем

— А вы попроще, — перебил оратора Юрмаков, — попроще, товарищ Чекаленко, расскажите народу, почему невыгоден новый способ?

— Скажу, скажу, пожалуйста. Предположим на минуточку, у нас в забое — экскаватор. Это же махина, сложнейшая вещь! А кто у нас знает эту машину? Никто. А возьмите электровоз, буровой станок, новую систему взрывов?..

Нам надо переучиваться. Что ж, будем сидеть, учиться, а руду стране кто будет давать?

А климатический фактор, товарищи. От забайкальских морозов под землю лезть надо.

И, уж собираясь уходить с трибуны, он воскликнул:

— Самое дорогое у нас — человек. Об этом забывать нельзя.

В зале раздались дружные аплодисменты.

После начальника рудника на трибуне побывали плановик рудоуправления, преподаватель горного техникума, контролер ОТК, механик рудника. И все твердили: шахта — наше родное дело, нечего в новизну играть.

Некоторые участники совещания начали выходить из зала. И непонятно было: то ли они не хотят слушать этих речей, то ли решили, что вопрос ясен и дальше нечего терять время.

Грибанова это свободное хождение забеспокоило.

— В чем дело? — шепнул он Шмагину.

— Подожди, — успокоил его Шмагин, а сам тоже все время ерзал, словно его кресло подогревали.

Ряшков посматривал на своих журналистов, ехидно улыбался: «Ну, как…» Потом не вытерпел, спустился в зал и сунул Шмагину записку: «Вот… шумим, шумим…» Дмитрий Алексеевич написал ему два слова: «Не кажите гоп…»

На сцену вышел бурильщик Силантьев. Говорил он громко, запинаясь:

— Обидно все-таки, товарищи. Наш начальник смены, то есть вот Стрекач Тарас Афанасьевич, правильно сказал, то есть написал. Мы с ним все это в забое обговорили.

И вот опять же к вам, Василий Михайлович. Вы говорите, морозы у нас. Верно, четыре-пять месяцев морозы. И пусть, потерпим. Я лучше буду на морозе, да сухой, чем в подземелье, да мокрый. К тому же — сквознячки в шахте, учитываете?

Товарищи, а техника, рассказывают, какая! Экскаватор со стеклянной кабиной! Электровоз — так в нем лучше, чем в городском трамвае! Вот вам и климатический фактор.

Честно вам скажу: хочется поработать на воздухе, на солнце так, чтобы с размахом, по-магнитски!

Посмотрел в рукоплещущий зал и начал было спускаться по ступенькам со сцены, но спохватился:

— Да еще одно слово, — в зале засмеялись. — Мне вот, непонятно… Вы, Александр Федорович, — обратился он к главному инженеру рудника Соснину, — на техминимуме об этом горячо говорили, а тут вот…

— Я скажу и здесь. — Соснин поднялся и размашисто зашагал к трибуне. — Хотелось рядовых горняков послушать, — заговорил он.

В руках у него был граненый карандаш. Он держал его обеими руками горизонтально и все время поворачивал, словно пытался рассмотреть грани.

— У нас пласт лежит так, что на северном участке руду добывать открытым способом выгоднее. Здесь слой пустых пород над рудным телом невелик. Снять ее — и черпай руду, вози. А вскрышные работы в наше время не проблема. В этом нам помогут и техника и взрывчатка. И руда будет, безусловно, дешевле, товарищи.

Зал одобрительно загудел: «Правильно!»

— Подготовительные работы на разрезе в недалеком будущем окупятся. А мы должны заботиться о будущем.

Грибанов смотрел на главного инженера, не мигая. Лицо Соснина худощавое, узкое, а лоб широкий, крутой, угловатый, но тем, пожалуй, и привлекательный. У этого совсем еще молодого специалиста уже от лба и до макушки блестела лысина.

Говорил он неторопливо, размеренно, взвешивая каждое слово, говорил не по тезисам, а так, словно беседовал с людьми на досуге, глядя им в глаза. Только время от времени он опускал голову, внимательно вглядывался в матово блестевшие грани карандаша, как будто в них он находил мысли и фразы.

— Товарищи! А на сколько больше руды государству давать будем! Сейчас по штрекам вагонетки гоняем, руду лопатой перебрасываем, а там будем брать ее ковшом многокубового экскаватора!

— И вывозить в железнодорожных вагонах, — бросил кто-то из зала.

— Правильно. Не вагонетки, а вагоны — по сорок-шестьдесят тонн. Товарищ Чекаленко говорил: техника сложная. Да, не простая. Но пока выстроят разрез, все изучим. Пошлем товарищей на Урал, в Магнитогорск, там поучатся.

Главное, товарищи, не надо бояться нового. Давайте действовать решительно. Министерство нас поддержит. От этого выиграет не Стрекач и не Чекаленко, а Родина.

Отчетом с этого совещания Шмагин и Грибанов заняли целую страницу газеты.

Единомышленники Стрекача торжествовали.

Утром Ружена позвонила Павлу в редакцию. Он говорил с напускной серьезностью и ни разу не произнес ее имени. Отвечал обрывками фраз:

— Сегодня? Зайду. Хорошо… Редактором? Н… не знаю, надо подумать…

«Редактором?!» — это слово заинтересовало Любу.

— Что, вам другую работу предлагают, Павел Борисович? — с деланной безразличностью спросила она, когда тот повесил трубку.

— Нет, что вы! Это… знаете, Ружена, ей предложили написать брошюру. Издательство согласно, чтобы я был редактором.

— Ну и хорошо.

— Времени нет, да и… неудобно как-то.

— Что тут неудобного? — сказав это, она покосилась на Грибанова, но… он уже читал рабкоровское письмо.

Правда, он не читал, а только смотрел на это письмо… «А что если отказаться, не брать на себя редактирование?..»

Официальный тон Павла немного удивил Ружену. «Придет или не придет?»

Ей очень хотелось, чтобы их имена хоть тут, на последней страничке брошюры, стояли рядом: автор и редактор. Навсегда! О большем она не мечтала…

Сердце стучало радостно и тревожно.

После работы Павел был у Ружены. Поздоровались. Ружена сама сняла с него шляпу, повесила на гвоздик.

— Извините, такова обязанность хозяйки дома, — и опять ожгла его улыбкой, но тут же стала серьезной.

Подошла к столу, взяла толстую тетрадь.

— Вот, за два дня написала.

Павел взял тетрадь, но продолжал смотреть на Ружену:

— Вы молодец, честное слово, Ружена… — он шагнул к ней, но она замахала рукой:

— Нет, нет, давайте работать. — Взяла у него записи. — Читать буду я, вы мой почерк Не поймете.

Павел хотел свой стул поставить рядом, она не согласилась, усадила его по другую сторону стола, напротив.

Читала страничку за страничкой.

Потом Павел высказал свои замечания по рукописи.

Час был уже поздний. Ружена встала из-за стола, подала Павлу руку:

— Спасибо вам. Завтра мне работы на целый день хватит. А потом…

— А потом я опять зайду.

— Вечером?

— Да, вот так же.

Она опустила глаза, смущенно-радостная сказала: