Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи

Анна Петровна Галаган ехала с Лелей из Саратова в Новороссийск, а оттуда еще дальше – в небольшой поселок на Кавказском побережье.

У Лели только что начались летние каникулы. Анна Петровна приноровила к ним свой отпуск.

Сначала она думала отдохнуть у себя на родине, в рыбачьем колхозе под Таганрогом. Там доживал свой век ее отец, Петр Софронович Галаган, совсем уже дряхлый старик, бывший рыбак. Но подруга Анны Петровны – с ней она вместе училась в институте – зазвала ее к себе в поселок на Кавказ. Там у подруги была своя маленькая дача. И Анна Петровна решила поехать на Черное море, а уж на следующий год съездить к отцу.

Глядя на Лелю, Анна Петровна думала: в кого она пошла такая бурная, ласковая и смешливая?

Она, думая о Леле, забыла, как это всегда бывает, о себе. Леля пошла в нее, в Анну Петровну, Но не в теперешнюю сорокалетнюю женщину, а в ту порывистую и пытливую девочку, какой она была когда-то. Росла она с отцом, с малых лет работала по дому, и долгое время единственной ее радостью была затрепанная книга русских сказок.

Научил Анну Петровну, тогда еще Ганну, читать старый отставной учитель из Таганрога Николай Петрович Липецкий. По бедности своей он не мог ездить летом на дачу в Карантин, а снимал за пять рублей до самой осени чистую каморку в отцовской хате.

Николай Петрович привозил с собой всякие удивительные вещи. То были старый, порыжевший бинокль, толстая книга с рисунками всевозможных деревьев и животных и красивая большая карта Азовского моря. Море на ней было нестерпимо синего цвета, а в правом углу на желтой полосе песчаного берега была даже отмечена коричневым кружочком Петрушина коса.

Как только Николай Петрович приезжал, он вместе с Ганной прибивал к шесту во дворе флюгер, а на стене хаты вешал в тени термометр и барометр. И начиналась интересная и таинственная жизнь.

По нескольку раз в день Николай Петрович записывал в тетрадку, откуда и с какой силой дует ветер (а ветров на Азовском море было много: трамонтан, низовка, гирловой, верховка, левант, керченский игоришняк), записывал, какие в небе стоят или быстро бегут облака, волоча за собою по морю сизые тени, жарко ли греет солнце, идут ли мимо берега косяки рыбы и на какой глубине, какие расцвели в степи травы, что за птицы поют по балочкам, был ли утром туман, и выпадала ли вечером роса. Николай Петрович собирал разные травы и сушил их между страницами книг. Ганна ходила с ним в степь искать эти травы.

Николаю Петровичу она рассказывала все свои горести и выдумки. Он никогда не сердился, как отец, не говорил, что она цокотуха и балаболка, а только тихонько смеялся, глядя на ее разгоревшееся от волнения лицо.

Выпадали дни, когда Николай Петрович записывал в тетрадку любимое свое слово «штиль». Полный штиль! Что это были за дни! Они расцветали из голубоватого тумана, как легкие золотые цветы, и цвели в тишине до заката. Море боялось плеснуть даже самой малой волной. Оно только медленно вздыхало, подымая в чистой воде стебли подводной травы. Далеко за горизонтом стоял высоким столбом белый дым из трубы парохода. Но самого парохода не было видно.

Слабый звон лился над степью. Как будто звенел весь этот чистый и ласковый свет. Или то звенели жаворонки и кузнечики? Или звенела жара? Кто его знает!

Ганна расспрашивала Николая Петровича, зачем он записывает в тетрадку все, что меняется в воздухе и воде. Для чего это надо? Николай Петрович объяснял ей, что все это вместе называется климатом, что надо изучать климат, потому что придет когда-нибудь пора, когда люди научатся менять его и делать таким, как это нужно для процветания земли. И тогда, может быть, его тетрадка понадобится ученым.

Ганна все хотела спросить Николая Петровича, что такое «процветание», не не решалась. Ей думалось, что процветание – это земля, густо покрытая, как ковром, всякими цветами – не только портулаком и «кручеными панычами», как во дворе у соседки тетки Горпыны, но даже сиренью и розами. Эти цветы Ганна видела однажды в городском саду в Таганроге. И так и ахнула, так и простояла около них неизвестно сколько времени с полуоткрытым от восхищения ртом.

Когда Ганна подросла, Николай Петрович устроил ее в школу в Таганроге. Ганна на зиму переехала в город к Николаю Петровичу. Старый учитель шутил, что теперь в его темноватой комнате вырос маленький подсолнух. А отец Ганны так долго благодарил Николая Петровича, что тот в конце концов рассердился, даже затопал ногами и чуть его не прогнал. Едва они помирились.

Николай Петрович умер, когда Ганна была уже в четвертом классе. Тогда оказалось, что Николай Петрович оставил отцу Ганны по завещанию свои небольшие сбережения с тем, чтобы на эти деньги она окончила школу.

После школы Ганна окончила институт – это было уже при советской власти, – стала метеорологом и начала работать над изучением климатов.

Анна Петровна очнулась от своих воспоминаний и услышала, как Карпов говорил Леле и студенту:

– Я еду на несколько дней в Новороссийск на тамошние заводы договориться о новой марке для некоторых сооружений на канале.

– Какая такая марка? – спросила Леля. Филолог фыркнул, а Карпов спокойно ответил:

– Новая марка цемента. Новый сорт. Вообще должен вам сказать, молодые люди, что открытие цемента сыграло в жизни человечества не меньшую роль, чем открытие электричества. В наших строительствах цемент и электричество решают все. Это главная сила– Допустим, что так, – снисходительно согласился студент. Он был в том неспокойном возрасте, когда берут под сомнение все, вплоть до таблицы умножения. – Допустим, что это так, – повторил юноша и блеснул глазами из-под толстых очков, готовясь к нападению. – Но ставить знак равенства между двумя такими разными категориями, как цемент и электричество, это по крайней мере…

– Что вы пристаете к товарищу Карпову! – нетерпеливо сказала Леля. – Совсем это никому не интересно.

– Что же, по-вашему, интересно? – явно придираясь, спросил филолог.

– Мне, например, гораздо интереснее расспросить про канал.

– Ну и расспрашивайте.

– Какой смысл вам ссориться? – сказал Карпов. – О строительстве разве расскажешь! Это надо самому увидеть, своими глазами.

– Ну все-таки, – сказала умоляющим голосом Леля, – что, по-вашему, самое важное?

– Все! – ответил Карпов. – Все интересно. Все важно. И все замечательно. Меня, конечно, в первую очередь интересуют люди. Я с ними работаю.

– А позвольте узнать, в какой области? – спросил необыкновенно вежливо филолог.

– Догадаться нетрудно, – ответил Карпов. – Особенно при исключительной вашей осведомленности обо всем на свете.

– Вы партийный работник?

– Допустим, что так.