Александр Доронин - Перепелка — птица полевая

— На это тебя никто не толкает, — Нарваткин хотел еще что-то сказать, но Роза остановила:

— На местах, говоришь, характер меняется?.. Это как посмотреть. Ты прав: они изменяют характер да еще как. Не зря говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. — Помолчала немного и произнесла: — Возможно, это так, Миколь Никитич: человек не дерево под окном…

Тополь срубят — на дрова пригодится, человек свалится — кроме земли никому не нужен. Забыл, чем Трофим похерил свое счастье? И за что его сажали?

— Ты, Роза, будто обо мне рассказываешь, а не о муже, — Нарваткин хотел было остановить хозяйку.

— Я, Миколь Никитич, вновь напомнила тебе, как всё меняется. Это, как говорят, первая сказка. Вторая — муж не стал работать в колхозе не только из-за того, что любит деньги. Он платит злом за случившееся. В вагоне поезда он людей защитил от поножовщины, а ему четыре года дали.

— Ничего не поделаешь, Роза. Что Бог тебе дает, оттого никуда не денешься. Каждый стоит на том месте, которое лишь ему уготовано…

— Что, и ты на своем месте? — вспыхнула женщина. — Тогда зачем, скажи, по селам шляешься?

— Счастье искал… И, признаюсь, нашел ее, крылатую перепелку, как говорит ваш агроном. Не знаю, поймаю и или нет за крылья, но все равно знаю: они мне помогают летать.

Роза от растерянности переминала пальцы, будто они были в чем-то виноваты.

Наконец-то от души сказала:

— Ты за Трофимом пришел? Сейчас он Суру не покинет. Рыба как раз икру мечет. И видя — гость вот-вот уйдет, достала бутылку, поставила на стол. — Что не спрашиваешь, сколько у нас денег? — неожиданно спросила. — Четырнадцать тысяч набрали. Да я их недавно в дом ребенка выслала, в Рузаевку. Своих детей нет, а вот сиротам пригодятся. Рыбу не Трофим, так другие переловят…

Выпучив глаза, Нарваткин смотрел на женщину и не находил слов. Перед ним стояла та, из-за которой он остался в Вармазейке. Он полюбил Розу с той минуты, когда впервые увидел. Любил тайно, лишь ему понятными чувствами. Только сердечное его тепло никак не доходило до ее груди.

Миколь думал: Рузавины лишь за деньгами гонятся. Копили те, что он пускал по ветру. Трофима он вдоль и поперек знает, тот сквозь пальцы и мякину не пропустит. А вот жена его, видать, совсем другая…

Душа у Миколя, будто весной под горячим солнцем снег, потихоньку стала таять. Роза тоже думала о госте. О нем, который считался другом мужа и с кем тайком она мечтала встретиться. Теперь он стоял перед ней таким, каким его знала: непокорным, никому не верящим. И в то же время Миколь добрый человек, и душа его — нараспашку. Роза это поняла уже той зимней ночью, когда Нарваткин заходил к ним впервые. Правда, тогда его больше увидела с плохой стороны: два дня глушил с мужем водку. Догадалась женщина и о другом: колхозную конюшню они спалили, Миколь с Трофимом. Она это чувствовала, только как всё получилось — не знала.

Но все равно в ее груди опять запылал тот огонек любви, который у нее возник в Саранске. С тем парнем Роза ходила в кино. Ни поцелуев, ни объятий. Вернулась с отцом в Вармазейку — чувства приостыли. И вот сейчас, когда она замужем, ей тридцать лет, ослабший огонь вновь запылал в ее сердце.

— Что, Роза, мне пора уходить, — встал Нарваткин.

— Успеешь… Трофим придет под утро. Сказал, что с Вармаськиным к дальнему пруду пойдут. Посиди немного, надоело одной в пустом доме. Жизнь в четырех стенах горше тюрьмы. — Хозяйка подошла к шкафу, достала две рюмки, нарезала леща и, не смотря на гостя, промолвила: — Не думай, спать тебя не оставляю, какой-никакой муж есть. Он меня любит. Иногда и однобокая любовь кажется счастьем. Вон у нашей сельской ветряной мельницы два крыла — все равно не может оторваться от земли. — И как будто сказала пустые, ненужные слова, махнула рукой: — Наливай, ты мужчина!

«Вон она, передо мной стоит… Почему стесняюсь ее, будто ребенок?» — разливая коньяк, думал Нарваткин. Он всегда надеялся на свою смелость. А здесь стеснялся обнять ту, которая сама его не отпускает.

О том же думала и Роза:

«Если весть о том, что он нашел свое счастье, верная, тогда, считай, не зря пришел…»

На улице послышались голоса, донеслась песня — молодежь шла в клуб.

«Так, не так, так, не так», — стучал маятник настенных часов, будто спрашивал, как им быть. Но часам об этом разве кто скажет?..

Как и все пожилые люди, весной Дмитрий Макарович Вечканов и сон позабыл. Вот и сегодня, только в небе появились желтые перышки, надел яловые сапоги, старый свитер и отправился осматривать поле за околицей. В прошлом году там на зиму посеяли рожь. Зерно легло в сухую землю, осенью дожди не баловали. Как всходы пережили морозы, что они обещают лету — эти мысли беспокоили больше всего.

Отправился Дмитрий Макарович по Бычьему оврагу, где дорога вдвое короче. Когда спустился, тот был покрыт белым туманом. Сквозь него шел долго, или, видимо, ему так показалось. Вышел из оврага — небо уже просветлело, вот-вот забрызжет солнечными искрами.

Поле широкое и длинное — глазами не измеришь. Всходы густые и сочные. Подняться им помог глубокий снег — надежно сохранил от морозов.

Дмитрий Макарович долго смотрел на озимую рожь, потом не удержался, сорвал стебелек, понюхал. Кто знаком с этим запахом, тому он никогда не забудется. У земли свой, не похожий на другие, аромат и дыхание.

Поле со всех сторон защищено березовыми рощами. Деревья здесь посадили при Вечканове, когда он был председателем. За двадцать пять лет из тонких, похожих на осоку кустиков, поднялись с двухэтажный дом березы. Они охраняют поле от сильных ветров и суховеев, охраняют надежно, как родная мать свое дитя.

Смотришь на березняк издали — будто одетые в белые рубашки эрзяночки спускаются к Суре, туда, где Пор-гора и Львовское лесничество. Идут не торопясь, будто знают о своей красоте и для чего они здесь растут.

По левой стороне березняка, вдоль края оврага, проходит дорога. Сейчас на ней ни людей, ни машин. Поэтому Вечканову было приятно: иди и иди, не нужно поворачивать с дороги. В прошлом году он приходил сюда каждый день. Пройдет взад-вперед — на душе становится легче.

Порой сердце так прихватит старика — чуть с ног не валится. В этом году, в феврале, Дмитрию Макаровичу исполнилось семьдесят. Поднялся до той вершины жизни, откуда многое видно. Вот и сейчас, идя по полевой дороге, вспоминал, как провел свою жизнь, что сделал хорошего и где ошибался. Разве у человека мало недостатков?

Четыре года прошло, как он вернулся из Саранска, где долгое время работал в обкоме партии. В Вармазейке он родился, здесь, на сельском кладбище, похоронил свою жену Зинаиду Петровну, с которой вырастил двоих детей. Отсюда уходил на войну. Вернулся — вновь за любимую работу: выращивал хлеб, водил трактор, после окончания института был агрономом, председателем. Дмитрий Макарович никогда не думал, что придется расстаться с Вармазейкой, изберут его секретарем райкома. Не верил и тому, что молодой и неопытный руководитель, который встанет на его место, по ветру пустит все накопленное. Правда, все это произошло потом, когда Вечканов был уже в соседнем районе первым секретарем.