Александр Доронин - Перепелка — птица полевая

— Лягать-то лягает, да, смотрите, как косой машет…

Роза только сейчас увидела Казань Зину. В стороне около распряженной лошади возился ее отец, Эмель. «Наверное, и Миколь пришел им помогать, почему же здесь шляется», — подумала женщина и поспешила к своему паю.

Шик-жик, шик-жик, — слышалось со всех сторон. Косили те, кто ночевал в лесу, встал спозаранку.

Пахло сосновой смолой, медовым запахом. Где-то недалеко ржали лошади. Видать, хозяева захомутали их, и от безделья животным не стоялось. «Лошади волю любят, как и люди», — почему-то подумала Роза. Поставила косу с короткой лезой, принялась точить. Брусок играл в ее руке. Точить косу ее научил дед. Научил и любить лес. В детстве Роза часто ходила с ним за грибами и ягодами, потом он стал брать ее на сенокос. Запах сосны, горьковато-острый, для нее был таким же близким, как и косьба.

«Дыши, детка, дыши, — помнится, учил ее дед, когда заходили в лес. — От запаха сосен все болезни как рукой снимет. — Гладя внучку по голове, уверял: — Будет у тебя здоровье — бесконечные дороги жизни откроются…»

«Какие уж там дороги, все они в Вармазейке сходятся, — охваченная воспоминаниями, — про себя рассуждала Роза. И сразу успокоилась: — А разве это не жизнь, когда дышишь чистым воздухом и живешь на своей родине?..»

Первый прокос — от белых берез до ив — прогнала торопливо, будто кто-то кнутом подгонял. Протерла косу скользящим между пальцами пучком травы, вновь начала точить. Сама думала о Трофиме, который обещал зайти сюда после Суры.

— Люди к зиме готовятся, а он, жмот, на берегу отдыхает. Отдыхай, отдыхай, зимой корову и быка ивовыми прутьями кормить будешь, — вслух стала насмехаться над мужем. — Прутья каждый день таскаешь для вершков.

Уже больше часа, как машет косой Роза. «Бог с ним, Трофимом, на два дня взяла еду, и без него тридцать соток скошу, — ругала она Рузавина. — Не успею — послезавтра приду…»

Закончила третий прокос — села отдохнуть. Посидела, посидела, решила перекусить. Из сумки достала вареные яйца, бутылку молока, кусочек мяса — все это разложила на платок, расстеленный перед ней, и стала есть.

От утренней жары молоко прокисло, сделалось простоквашей. Женщина расстроилась. Почему не взяла с собой ряженку? Хотела откусить мяса, оно показалось недоваренным. Оставила еду, упала навзничь.

Небо было синим, без облаков. Солнце поднималось желтой пушистой кошкой. Сосны, склонив верхушки, кажется, думали о чем-то своем… Старые сосны — каждой более ста лет. Забота у них одна и та же — как зиму пережить.

«А почему мы, люди, об одном дне только думаем, почему души наши очерствели? — отчего-то пришла мысль к женщине. — Все себе да себе…»

Долго спорили о том, чтобы схватить лучший пай. Феде Варакину досталась изрезанная оврагами Лосиная поляна. Она не понравилась ему, и он раздраженно бросил: «Ее Захару Митряшкину отдадите!» — «Почему ему, если тебе попалась? Ведь при всех вытащил жребий», — старался укорить его Камзолов. — «Я две коровы держу, а у него и козы нет». — «А, может, и я на зиму двух коров куплю!» — обозлился Захар. — «А на что, скажи? На похоронные? Те, что мать отложила?» Митряшкин чуть с вилами не накинулся на Федора. Хорошо, что их разняли, а такое «сено» бы вышло…

Действительно, нашелся покупатель коров… Старую мать впроголодь держит. Зимой всю ее пенсию в магазин перетаскал, потом и похоронные вырвал из-под наволочки. Стыдно от людей. Как помирились мать с сыном — один Инешке знает. Правда, через месяц Роза сама услышала от бабки Окси: Захара, говорит, Олег «выручил» — почти все деньги снял с книжки и отдал родной тетке. Выпить и Вармаськин любит, да не так, как Захар пьет. Если и выпьет — то не из своего кармана. Уж такой скупердяй Олег, что диву даешься. А, может, братья вдвоем пропили те деньги? Знаем ведь: коршун коршуну глаз не выклюет…

Роза подняла голову — на прокосе сидел Трофим. В ведре, в ногах, билась хвостом щука.

— Ты уху вари, сам косить буду.

— Мужики уже по поляне скосили, а ты только пришел, — накинулась на него женщина.

— Бестолковая, я уже домой бегал, видишь, ведро принес, — успокаивая, сказал Трофим. — Достал из сетки картошку, зеленый лук, положил около ведра. — Это, как говорят, подсластить архиерейскую пищу. — Ну, я начинаю, — он встал и начал точить косу.

Роза бросила рыбу между валками, та сильнее запрыгала. Схватила ведро и пошла к ближайшему роднику за водой.

Трофим косил, женщина возилась с рыбой. Ведро поставила на два кирпича. Они недавно чуть косу не сломали. Видать, их оставили прошлогодние косцы.

Когда уха сварилась, сели есть. Трофим недовольно бросил:

— Этой ночью Числав Судосев две сети мне изрезал. В том месте, где сверкающий шар видели…

— Что ж теперь, если изрезал? Человек свое дело делает. — Сказанное Розу не удивило, она много раз слышала о стычках Числава с браконьерами. Те стаями ходят, он против них — один.

— У сетей, сама знаешь, цена есть да немалая. Если будут то и дело их резать — без штанов останусь, — не успокаивался Трофим.

Роза молча собрала посуду и пошла ее мыть. Когда возвратилась, Трофим уже успел два ряда скосить. Роза принялась ворошить сено. Закончила, взяла косу. Работали молча. Потом сели отдыхать.

— Что закрыл рот, или я заставила твои сети изрезать? — наконец-то первой начала женщина.

Трофим пыхтел, пыхтел и злобно бросил:

— Не заставила, но, вижу, на его стороне стоишь. Это он зря так… Мы в одном селе живем, сквозь окна видимся. Сегодня он меня за сердце укусил, а завтра моя очередь. Или не понял, что с Симагиным, его помощником, друг друга защищаем? Еще посмотрим, кто кого…

— К Числаву больно не приставай: он реку охраняет, а ты выгребаешь ее. Еще посадят. Я с ним поговорю.

— Ну-у, посадят… Руки коротки. Если душманов убивал, тогда что, на соседа ружье поднимет? — Трофим вспомнил службу Судосева в Афганистане. — Преклоняться пред ним и не думай… А то смотри!..

Спор прервала Казань Зина, которая хотела подойти к костру, но отец не пустил — валки надо было ворошить. Она сразу пристала к Трофиму:

— Почему губы прижал, как старый мерин? Жена в спину поцеловала? — Села перед ним — короткую юбку свела судорога.

Рузавин не удержался:

— Тогда уж и пупок покажи.

— Тебя какая муха укусила? — Зина накинулась на Розу.

— Передо мной, лицемер, рубашку стесняешься снять, а за юбку чужой бабы двумя руками бы ухватился. — Рузавина знала, о чем говорила. Недавно Трофим Зине ведро щук отнес, а дома каждый хвост взвешивает.

— Ох, мать-кормилица, — от смеха Зина упала навзничь, из-под открытой кофты вышедшие груди головами старых сомов задергались.

Трофим встал. Сам, видать, слова жены не припустил мимо ушей: не доходя до середины прокоса, снял рубашку, обмотал голову и стал косить.