Иван Арамилев - В лесах Урала

Вот и Полуденная!

Нас треплет встречный ветер. В лесу гудит. Падают деревья. Плот скрипит на волнах, становится дыбом. Еще немного — опрокинется и придавит, как гробовая крышка. Собака может сорваться в воду. Я привязываю ее к скрепям. Мою заботу Пестря понимает как наказание: скулит, грызет поводок. К счастью, ветер скоро стихает. Изо всех сил работаю веслом. Знакомые берега. Въезжаем в кочетовские угодья. Что, если встретятся рыбаки?

Загоняю плот в заросли — переждать день. В темноте проезжаю мимо Кочетов. Мигают огоньки. В окнах нашей избы темно. Если бы знала бабушка, что плыву по реке!

Мы — в городе. Утром ставлю плот на прикол ниже пароходных пристаней. Сажусь на песчаную косу. В тайге все представлялось просто, а приехал — не знаю, что делать, куда идти.

Богач, открывший золотую россыпь, не имею рубля на обед, на извозчика. Слыхал, что старатели сдают намытое золото в банк, в какие-то государственные конторы или по вольной цене городским торговцам. Но идти в контору нельзя: спросят паспорт (я при бегстве из деревни забыл взять его с собой), начнут допытывать: «Где достал?» Самое подходящее дело — продать находку без канители, хотя бы за полцены. Но где они, скупщики? Расспрашивать на улице прохожих или пристанских грузчиков боязно. Смекнут, в чем дело, затащат в глухой двор, придушат и ограбят.

«Зайду в острог, с дедом посоветуюсь, с Николаем Павловичем поговорю».

Пестря трусцою бежит за мной. В остроге день свиданий и передач. Я становлюсь в черед.

— Спиридон Соломин? Зинаида Филева? Всеволод Никольский? — спрашивает надзиратель. — Каторгу отбывать пошли. Куда? А кто их знает. Жди письма. Придут на место — отпишут.

— А нельзя ли повидать Николая Павловича Яхонтова?

— Яхонтова? Нет такого. Тоже в Сибирь угнали. Отойди прочь. Давай следующий.

Растерянный выхожу из острога.

Больше недели питался я сырой рыбой, совсем ослабел. Ноги почти не слушаются. Бреду наугад, не зная, куда. В голове — сумятица.

По главной улице катятся пролетки, развозя по-летнему разодетых мужчин и женщин, тачки звонкоголосых зеленщиков, громыхают телеги ломовиков. Пешеходы запрудили обе стороны улицы. Они движутся медленно, останавливаются у окон магазинов, ларьков и киосков.

Город ничуть не изменился. Те же музыканты играют на бульваре. Помню каждый дом этой улицы. Сотни раз провозил седоков.

«Встретится какой-нибудь ивановский мужик, случайно приехавший в город…

— Этот парень старосту убил!»

Вздрагиваю. Улица меркнет. Сворачиваю в глухой переулок. Долго брожу, успокаиваю себя: «Не может быть этого».

Натыкаюсь на франтоватую вывеску: «Золотых дел мастер Иван Яковлевич Шатров».

В окне, за стеклом, сверкают часы, золотые коробочки, портсигары. Ясное дело — скупщик! Наконец-то можно избавиться от золота. Распахиваю дверь в мастерскую. Пестря проворно шмыгнул за мной, первым подбегает к хозяину. Толстенький лысый человек в очках на птичьем носу удивленно смотрит в упор.

— Чего тебе, малый? Да прогони эту страшную собаку!..

— Собака смирная, не пугайтесь. Золотишко не купите ли?

Кажется, Иван Яковлевич ждал мое золото всю жизнь. Вертится волчком, запирает дверь на крючок, занавешивает окно шторами.

— Не шутишь, парень?

— Глядите!

Вытряхиваю самородки на пол. И правда, они хороши, можно засмотреться!

Иван Яковлевич снимает очки, берет один кусок, разглядывает сквозь какое-то стекло в оправе. Щеки мастера вспыхивают. Потом он кладет кусок на круглый, обшитый бархатом столик.

— Колдун или старатель? Да откуда ты взялся? Ах, черт!

И опять наклоняется к самородкам, смеется счастливым смехом.

— Ах, черт! Цена какова?

— Три тысячи за все.

— Чудак! — улыбается Шатров. — Золото на глазок не продают. Взвесить надо. Золотник — три целковых. Больше не дам.

Он достает из шкафчика весы, гири.

— Ого! Двенадцать фунтов двадцать четыре золотника.

Иван Яковлевич бойко щелкает на счетах.

— Имеешь получить три тысячи пятьсот двадцать восемь рублей.

— Давайте, — шепчу я, как вор, сбывающий награбленное.

— Не имею таких денег в наличности. Ты посиди тут с моей женой, я схожу и займу. Один момент!

Это пугает. Может, золотых дел мастер хитрит, что-то задумал недоброе?

— Нет, ждать не могу.

Шатров огорченно разводит руками.

— Что ж делать? Экой ты… Впрочем, понимаю. В городе всякий народ встречается.

Он крутит ручку телефона, снимает трубку.

— Дом Ваганова? Авдея Макарыча. Что? Будите немедля. Иван Шатров беспокоит. Нельзя! Человек из тайги прибыл, самородки привез. Ну-ну! Жду…

Бросает на рычаг трубку, облегченно вздыхает, усаживает меня в кресло.

— Сейчас деньги привезут. Где столько золотишка добыл?

— Далеко, отсюда не видно: в Ледяном ручье.

Мастер не может сидеть на стуле. Его словно ветром подбрасывает и носит по комнате. Он то снимает, то снова надевает очки, трогает золото носком ботинка, закатывает глаза.

— Чудовищное счастье! Что ты стоишь, верзила? Садись. Весь ручей в золотом песке? Сколько шурфов выбил? Что? А если копать? Берега копать? Бож-ж-е мой! Замолчи — сойду с ума. Это ж Клондайк!

Шатров хлопает в ладоши.

— Гаша, Гаша!

Маленькая дверь в задней стене открывается. Входит пожилая толстая женщина.

— Гаша! Гляди на молодого человека. Клад нашел. Да, да. Ах, черт! Дай ему позавтракать. Неси чаю, кофе, вина, фруктов. Угощай, как на свадьбе.

Женщина скрылась за дверью. Шатров поворачивается ко мне.

— Как звать-то? Матвей? Продай россыпь.

Это смешно. Что ж: могу продать.

— Да ведь у вас денег нет: зачем торговаться понапрасну?

— Найдем. Не беспокойся. Называй цену.

«Сколько же просить за несобранное золото?»

Шутя говорю:

— Пятьдесят тысяч.

Шатров чмокает языком, на щеках его — капельки пота.

— Окончательно?

— Да меньше некуда.

— Одному не поднять, — вздыхает Шатров. — Сведу тебя с Авдеем Макарычем Вагановым. Сию минуту он будет здесь. Знаешь такого? Золотопромышленник, туз, деляга. Дед его крепостным был, отец дегтем торговал на конном рынке, а вот Авдей Макарыч горами ворочает. Он купит заявку на Ледяной ручей, начнется правильная разработка, Авдей Макарыч — это, брат, голова: с камня лыки дерет, из песку веревки вьет, из дерма пряники стряпает. А может, создадим товарищество на паях: Авдей Ваганов, Иван Шатров и Матвей Соломин. Ротшильду нос утрем.

Я улыбаюсь. Страх прошел.

Через минуту опять гремит голос Шатрова:

— Маришка! Клавочка! Где вы? Ухаживайте за молодым человеком. Это же знаменитый юноша! Завтра о нем напишут в газете, назовут счастливцем! Захочет— женится на племяннице губернатора. Понимаете ли, что это такое? Пусть он чувствует себя у нас, как в гостях у господа бога.