Георгий Лоншаков - Горшок черного проса

Рождество Найденов встречал в госпитале. Начальство обеспечило палаты маленькой елкой и игрушками. Кое-что принесла Наташа. Она же выполнила все поручения относительно закупок на праздничный стол.

Накануне рождества интенданты вручили каждому офицеру по объемистой коробке праздничных подарков, в которых кроме тонких французских духов, бритвенных приборов, папирос, сигарет, фруктов и дорогих конфет были бутылки заграничного коньяка, шампанского и виски. Поздравительные открытки, вложенные в коробки, свидетельствовали о широком жесте и дружеских чувствах союзников Колчака, которые решили поздравить доблестных русских офицеров, пострадавших в боях.

Не забыл о раненых и сам адмирал, пожаловав в госпиталь в сопровождении телохранителей, адъютанта, двух полковников штаба и разодетой в меха, румяной с мороза своей любовницы княжны Тимиревой, прежний муж которой, местный богач, бесследно исчез с горизонта. Вместе со свитой, начальником госпиталя и дежурным врачом Колчак обошел все палаты, подолгу беседовал с ранеными офицерами, поздравлял с наступающим праздником, вручал награды и подарки. Он был в хорошем настроении: 24 декабря взорванная изнутри контрреволюционным мятежом пала Советская власть в Перми. Уцелевшие части красных, оборонявшие город, отступили на правый берег Камы, не успев даже взорвать мост. В Пермь вошли белые! Это известие заставило позабыть о терном дне 22 декабря, когда произошло вооруженное выступление рабочих на станции Куломзино, в Олекме, и не только рабочих, но и части солдат второго степного полка. Рабочих надо было опасаться всегда, а вот выступление солдат явилось полной неожиданностью, тем более что накануне арестовали штаб большевиков, который должен был руководить восстанием: сорок три человека взяты в доме Соничева на Красноярской улице и триста восемь заговорщиков — в доме 98 на Плотниковской улице. Поскольку восстание обезглавили, не было причин для опасения, и в ночь на 22 декабря даже не усилили караулов. Но выступление все же произошло. Правда, оно было легко подавлено. Мятежников из второго степного, не получивших ниоткуда поддержки, переколол штыками вызванный по тревоге батальон чехов. В Куломзино расправились собственными силами. Порядок восстановили. Однако Колчак два дня был мрачен, недоволен, никого не принимал, кроме своих советников-штабистов.

Хорошее настроение вернулось к адмиралу только после взятия Перми. Он подписал несколько приказов и распоряжений, принял омских промышленников, побывал на заседании совета министров и решил в один из предпраздничных дней посетить госпиталь, где к тому времени находилось на излечении около трехсот офицеров.

…В палату вошли два телохранителя и адъютант. Зорко осмотревшись, они расставили стулья, предусмотрительно захваченные в коридоре. Для адмирала и Тимиревой нашлись кресла, которые, как и стулья, перекочевали затем в следующие палаты.

Колчак улыбался, поздравлял раненых.

— Я вижу, вы не обойдены вниманием, — заметил он, кивнув в сторону коробок с подарками.

— Союзники, ваше превосходительство, — пояснил капитан Макаров, — прислали отменные подарки.

— Вижу, вижу, — сказал Колчак. — Но самым лучшим подарком союзников я считаю их твердое обещание поставить нам в течение следующего года четыреста тысяч винтовок, тысячу пулеметов, двести тысяч снарядов… Это не считая, обмундирования, обуви, медикаментов, продуктов и всего прочего…

Ни Найденов, ни его соседи по палате, ни сам Колчак — а Найденов помнил его слова так, словно адмирал произнес их не в канун девятнадцатого года, а неделю назад, — не знали тогда, что меньше чем через год союзники генералы Жанен и Нокс, поставив обещанное вооружение, тем не менее покинут верховного правителя в критические для него часы, а командование чешского корпуса согласится выдать Колчака иркутскому эсеровскому политцентру, у которого большевики сумеют адмирала забрать, а затем — расстрелять. Но в тот предновогодний день все обещало удачу, и Найденов, капитан Макаров и еще два офицера, совсем еще безусых и молодых, слушали адмирала благоговейно, и день этот казался им историческим, поворотным в их судьбах, и будущее рисовалось в самых радужных тонах.

— Кто из вас капитан Макаров? — спросил между тем Колчак, взяв у одного из сопровождавших его полковников папку.

— Я! — поднялся на постели капитан.

— Еще раз поздравляю вас с наступающим праздником и — с Георгием. Вы заслужили его. Кроме того, вы награждаетесь деньгами в размере месячного содержания.

Капитан от избытка чувств, казалось, лишился дара речи. Колчак понимающе улыбнулся и энергично пожал ему руку.

— Поручик Найденов?..

— Я!

— Ранены в Казани?

— Так точно! В сентябре.

— Служили…

— В группе войск полковника Каппеля. При штурме Казани командовал одним из десантных отрядов.

— Наслышан, наслышан… Говорят, вы чуть не захватили в плен командующего Восточным фронтом красных Вацетиса?

— Так точно!

Адмирал снова заглянул в папку:

— Говорят, вы также отличились при обороне Казани и много сделали для того, чтобы вывезти оттуда золотой запас России?

— Пока не ранило, старался, как мог…

— Молодец, поручик! Вы тоже достойны Георгия, и денежной награды. А это — от меня лично. — Колчак вынул свои карманные золотые часы и протянул Найденову, — Носите на память. Скоро они покажут время нашей победы.

Принимая дорогой подарок адмирала, Найденов не мог и представить, что эти часы пройдут с ним весь долгий, кровавый, трудный и унизительный путь отступления, а затем позорного бегства белых армий по дорогам Урала, Сибири, Забайкалья, Дальнего Востока. И зачем? Чтобы оказаться в конце концов в руках у Жилина, которому он вынужден был отдать часы в обмен на боеприпасы и продукты.

Что стало потом с часами Колчака, Найденов не знал, как не знал, куда делся сам Жилин. Последний раз он видел его пять лет назад, зимой тридцать второго года…

— Вася, ты спишь? — спросила жена, возвращая Найденова к действительности.

— Нет, — отозвался тот, — просто думаю.

— А… о чем ты думаешь?

Найденов ответил не сразу. Пламя костра озаряло его лицо.

— Новый год… — наконец сказал он. — Ты помнишь тридцать первое декабря восемнадцатого года?

— Помню… Знаешь, я приехала днем домой и сказала тетке, что остаюсь в госпитале еще на одни сутки. Она страшно расстроилась: все-таки праздник, ожидались гости…

— Да… Ты все-таки пришла к нам в палату. Только я один знал, что ты придешь. Ты пришла с мороза, вся в снежинках…

— А-помнишь, с нами встречал Новый год дежурный врач? Как… как его звали? Он прошел по палатам, а потом вернулся в нашу и сказал, что здесь веселее, только просил не слишком увлекаться. А сам пел громче всех!