Георгий Лоншаков - Горшок черного проса

Из-за темной стены леса на левом берегу Вятки вставало огромное солнце. Над низинами всхолмленных полей поднимались туманы. Проснулась и вскрикнула вспугнутая какая-то пичуга. В вышине запел жаворонок. Вот первые лучи солнца заглянули в овраг, стало теплее. Солдаты наблюдали за трактом, а Найденов сидел, прислонившись спиной к поросшему травой склону, и рассматривал карту-трехверстку. На ней были обозначены все населенные пункты, от Вятских Полян до Малмыжа и от Воткинска до Сарапула. Отмечен был извилистой линией и старый Московский тракт, рядом с которым сейчас находилась группа разведчиков. Он существовал с тех самых пор, как Иван Грозный прошел здесь, со своей ратью покорять Казань. Возвращаясь с победой, царь щедро одаривал землями и поместьями вдоль тракта воевод и отличившихся при штурме Казани воинов, надеясь, видимо, таким способом оживить и обезопасить дорогу, а заодно и решить проблему снабжения провиантом своих войск во время новых походов. Неизвестно в точности, кем был во время казанского похода предок Найденова — знатным ли человеком или просто храбрым воином, — но семейные предания гласят, что именно тогда была основана Гоньба на живописном берегу Вятки. Чтобы отвлечься от мыслей о доме, Найденов стал размышлять об операции и чем больше думал, тем больше убеждался, что она разработана в спешке, не слишком тщательно. Неясно было, например, каким образом в условиях скрытного сосредоточения будут поддержаны артиллерией Ишимский и Омский штурмовые полки. Ее вряд ли удастся переправить на правый берег в эту же ночь и даже на другой день. А Макаров своей батареей поможет только при переправе.

Еще больше Найденова смущал ложный приказ. Ему начало казаться, что вся эта затея — плод воспаленного воображения генерала, не более; что вместо победы она может привести к самым печальным последствиям.

Вот красному комдиву подают неожиданную телефонограмму — приказ об отходе. Что он предпримет? У коммунистов — железная дисциплина. Они исполнительны. На это и рассчитывает генерал Смолин. Но красным нельзя отказать и в бдительности. Они могут усомниться и проверить достоверность-телефонограммы.

Инструкция разведотдела на этот случай безапелляционна: перерезать линию связи. Но ведь ликвидация связи тоже может насторожить красных! Лучше было бы повременить с этим делом и попытаться как-то еще раз дезориентировать красных, а ему надо после передачи приказа возвращаться на левый берег к генералу Смолину… Что же делать?.. Сейчас в расположении красных тихо, они ни о чем не догадываются. Переправляться бы ночью на правый берег без шума и начинать действовать…

Размышления Найденова прервал торопливый шепот солдата-наблюдателя:

— Товарищ командир, красные!..

Действительно, со стороны Гоньбы ехали на подводе люди. Вскоре в бинокль уже можно было различить фуражки, лица. Двое были молоды, третий — постарше, с бородой и усами. Он изредка подергивал вожжи: видно, красноармейцы не очень торопились.

— Это они часовых поехали менять, — пояснил солдат, уже бывавший на том берегу и потому посланный капитаном Макаровым в качестве проводника. — Раз в сутки меняют, по утрам.

— А когда патрули проходят?

— Патрули чаще под вечер.

— Понятно…

Подвода подъехала совсем близко. Найденов и его разведчики вжались в землю, в прошлогоднюю сухую траву на склоне оврага. Отчетливо доносился голос, понукавший лошадь:

— Н-но, пошла!

— И чо взводный удумал по утрам меняться, — сказал, позевывая, один из молодых красноармейцев. — Сколь раз говорил ему: давай по вечерам…

— Какая те разница? — спросил бородач.

— Как какая? — лениво отозвался красноармеец. — Не ездили бы чуть свет по сырости.

— А тебе не все одно: в телеге сыреть или на посту?

— Сказал мне тоже!

— Али ты спишь на посту по утрам?

— Это кто? Я сплю?

— Жинка твоя!

— То-то и оно, что жинка…

— Соскучился?

— Да он полгода и жил-то с ней. Чо ему скучать?

— Полгода тоже срок.

— Эх, кабы счас бы до-ма! Да в самом бы деле с жинкой… М-да!

— Ишь ты! А кто за тебя Советску власть отстаивать будет? Ты перво-наперво беляков порубай. Да еще когда в мировой революции поучаствуешь, да ежели твоя тощая шея целой останется, да твое мужское благородство вместе с ногой осколком не отчекрыжит, вот тогда на жинку свою нос и востри!..

— Фью-у! — присвистнул молодой красноармеец.

— А ты как думал? Великие потрясения на печи пережить? Дулю вот тебе!

— Да ладно ты про великие потрясения! Сам-то чуть ли не в обозе служишь, а туда же…

— Сопля ты еще и ничего не понимаешь, — сказал добродушно бородач и снова стеганул лошадь.

Голоса красноармейцев звучали все глуше, а вскоре затихли совсем. Найденов приподнял голову, проводил подводу взглядом. Ладонь все еще сжимала рукоятку нагана. Ах, с каким бы наслаждением он ухлопал бы сейчас этих троих! Особенно бородача за его идиотские шуточки… Какая наглость! Как он по-хозяйски рассуждал о Советской власти и революции, словно, власть большевиков не висела на волоске!

Часа через два подвода проехала обратно, и разведчикам снова пришлось затаиться. Из старых знакомых на подводе был только один бородач.

«Часовых на этом посту не следует снимать вообще, — решил Найденов. — Два человека не будут играть никакой роли. Высадку первых отрядов надо начать в заливе, где сейчас лодка. Лучшего места не найти. Затем сразу на Гоньбу».

Весь день разведчики провели в вынужденном безделье. На тракте было безлюдно, но опасность еще не миновала. Лишь после того, как со стороны усадьбы и обратно проследовал патруль — двое конных красноармейцев с карабинами за спиной, — можно было действовать.

Как стемнело, Найденов приказал телефонистам подключиться к линии, провести кабель по столбу вниз и дальше — в овраг. Это было сделано так, что Найденов при желании мог и просто прослушивать разговоры, и вступать в связь, и прерывать ее. Лучшего и желать было нельзя!

Сначала следовало вжиться в связь, разобраться, кого она соединяла, выяснить обстановку. Разведчики вели наблюдение. Телефонисты сидели рядом и лениво грызли галеты. Найденов припал к телефонной трубке. В ней что-то потрескивало, шуршало, словно прилетали откуда-то издалека грозовые разряды. Наконец раздался длинный звонок, и тонкий голос скороговоркой спросил:

— Двадцать первая? Двадцать первая?

— Слушает двадцать первая! — отозвался другой голос.

— Это двойка. Вторая это!

— Слышу, что вторая.

— Ленька, это ты?

— Ну…

— Здорово!

— Привет!

— Как жизнь?

— Как в Польше.

— Чо?

— Как в Польше, говорю.

— У меня телефонограмма. Примай!

— Давай. Только не части.