Сергей Лисицкий - Этажи села Починки

По отрывкам этого разговора Митрий также понял, что ситуация складывалась критическая: был поздний час, впереди целая ночь, а ждать утра, чтобы заполучить доноров, — рискованно. И тогда он, превозмогая боль, потянулся к кнопке «вызова» медсестры.

Вбежала девушка, та, что только что его перевязывала.

— В чем дело, больной?..

Митрий наблюдал, как во взгляде сестры чувство то ли испуга, то ли раздражительности сменялось недоумением. И он поспешил сказать:

— Позовите доктора, я хочу дать кожу.

— Какую кожу? — удивилась девушка.

— Свою кожу больной, что поступила вместе со мной.

— Да вы в своем ли уме?.. Вы же — больной…

— Тогда позовите врача, раз я больной, — у меня сильные боли.

— Лежите спокойно, обезболивающий укол вам записан в одиннадцать тридцать.

— Все равно позовите… Пожалуйста…

Сестра пожала плечами, вышла.

— Вы что, с ума спятили, молодой человек? — едва переступив порог, заговорил врач, — вы даете себе отчет, батенька?

— Донорство — дело добровольное, и я хочу использовать свое право, — раздраженно бросил Митрий.

— Позвольте, — перебил его врач, — вы имеете это право, но не в теперешнем вашем состоянии… И вообще разговор этот никчемный.

После Митрий и сам убедился в несерьезности своей просьбы, но признаться в этом врачу ему не хотелось, а тот, в свою очередь, ни словом не напомнил об этом, вел себя так, как будто ничего и не было, хотя Митрию казалось, что врач о том случае именно и думает всякий раз, когда входит в палату.

Марина бывала у Митрия ежедневно, а на этот раз ехала к нему вместе с ребятами. Дениска давно добивался поехать в город к отцу. «К папке хочу», — требовал он. Да и Леночка вся сгорала от нетерпения, все спрашивала, когда же они поедут в Петровск.

И вот они наконец зашли в полутемный прохладный коридор больницы. Вот и палата: «Па-апка! — разом бросились ребята к Митрию. Тот как раз сидел просматривал газеты, был один в палате. Сердце Митрия дрогнуло при виде вскочившего по привычке на отцовские колени Дениски. К небритой щеке отца прильнула Леночка.

— Тише вы, больную руку не троньте, — предостерегающим голосом произнесла Марина. — Набросились…

— А когда ты домой придешь? — начал допрос сын.

— Скоро.

— А что это?

— Это — капельница.

— Ой, а про сигареты я и забыла, — сказала Марина, выкладывая из сумки свертки и банки.

— Нет, без курева не годится, — отозвался Митрий, — я и так уж тут «стрелять» научился, снайпером скоро стану.

— Сейчас схожу, пока нет перерыва, куплю…

— И я с тобой, — быстро согласился Дениска. — Лена, пойдем?..

— Нет, я останусь..

Митрий, сидя на койке, здоровой рукой прижимал к себе присмиревшую почему-то девочку, чувствовал под ситцевым платьицем каждую косточку худенького ее тельца.

— Что ж ты такая худышечка у меня?..

Леночка молчала, но в глазах ее была такая печаль и недетская тоска, что, кажется, вот-вот у нее выступят слезы. «Не заболела ли?» — тревожно мелькнуло в голове.

— Что с тобою, доченька?

Леночка долго смотрела на отца, а потом, опустив голову, не глядя на него, спросила:

— Папа, а правда, что ты от нас уйдешь?..

— Куда? — не понял Митрий.

— Правда, что ты уйдешь от нас к тете Наташе Илюхиной? — переспросила девочка.

Митрий растерялся. Ему не верилось, что слова эти произнесла Леночка, а не кто-нибудь другой. С минуту он тоже молчал, не зная, что отвечать, а потом вдруг, словно уцепившись за спасительное средство, спросил:

— Кто тебе такое сказал, доченька?

Острые плечики девочки вздрогнули, лицо искривилось в плаче, на ситцевое васильковое платьице упали две крупные, как бусины, слезинки:

— Те-е-т-я Валя Бу-уря-чиха ска-а-зала, — всхлипывая, протянула Леночка.

Кровь бросилась Митрию в лицо. Он не знал, куда себя деть в эту минуту, так было ему неловко, как будто его вдруг уличили в чем-то неприлично-постыдном. Но что все это по сравнению с жгучим чувством острой жалости к девочке, охватившим его тут же?! «Боже мой! Неужели я мог так думать, не вспомнив о вас, милые вы мои?!» — горячо шептал он, прижимая к груди вздрагивающие плечики дочери…

— Никогда этого не будет, доченька, никогда!… Я поговорю с этой Бурячихой! Как это она только смела сказать тебе такое?! Я поговорю…

Хорошо, что Марины еще долго не было и девочка успокоилась. Вернулись они с Дениской, когда Митрий угощал девочку клубникой. Вбежавший мальчишка сразу же подскочил к столу, где стояла тарелка с ягодами, подозрительно зыркнул глазами на сестренку, потом на стол: не обошли ли его в чем?..

Когда Митрий проводил свою семью домой, он устало плюхнулся на больничную койку и закрыл глаза. В его ушах отчетливо слышался стук собственного сердца. Оно стучало и стучало. То вдруг так явственно и укоризненно звучал Леночкин голос: «Папа, а правда, что ты от нас уйдешь?..»

Было такое чувство, как будто бы где-то у него внутри сломалась какая-то пружинка и в сердце и в душе была пустота. Митрий не замечал времени. Ему казалось, что так лежал он несколько минут, между тем прошло несколько часов. За окном стало темнеть. Вот уж вернулся сосед, длинноносый мужичок, и немигающим своим глазом посмотрел на Митрия так, словно видел его впервые.

А в глазах Митрия стояла Леночка. Он видел ее вздрагивающие плечики, две крупные, словно бусы, слезинки на глазах, которые падали на васильковое платьице, и снова слышался ее укоризненный, полный детского отчаяния и тоски, голос: «Правда, что ты уйдешь от нас к тете Наташе Илюхиной?..»

Мысленному взору его представлялась и Марина, и Наталья. Но, странное дело, последняя виделась ему почему-то с опущенными глазами. И как ни пытался он представить ее, с одному ему знакомым светом во взгляде, — не мог.

Рано утром, когда не только сон, но и тягостная полудрема улетучилась и стало ясно и светло в голове, он долго лежал в постели, не поднимаясь, и думал.

Он долго думал, и ему вдруг пришло на мысль, что он должен увидеть Наталью и объясниться с ней. Зачем ему эта, пусть хоть и небольшая, но надежда на что-то, на какие-то отношения между ним и ею в будущем. Зачем все это?.. Ни к чему! И он так удивился: отчего эта мысль не могла прийти в голову раньше. Действительно — почему?.. И стало как-то легко-легко на душе.

Это чувство заполняло его сердце, всю его грудь. Сначала оно было неясным, смутным. А потом он стал понимать его. Это было чувство отцовства. Впервые он испытал его вовсе не тогда, когда родилась она, первая, Леночка, а тогда, как впервые на десятом месяце она заболела и врач не был уверен в благополучном исходе ее болезни. Особенно же убивалась Марина.

…Вот уж прошла по палатам сестра, зазывая больных на завтрак. Дважды подходил к больничной койке Митрия юркий мужичок и своим незакрывающимся глазом сверлил его: мол, завтракать пора. Митрий от всех отмахивался, ссылаясь на недомогание.