Вадим Пеунов - Без права на помилование

— Что же вы предприняли?

— Обошла со своим замом магазин, заглянула в подвал... Наревелась вволю и позвонила в милицию...

— А когда вы убедились, что роспись на пломбе — ваша?

— Точно уж и не помню, — вздохнула Голубева. — Капитан приехал, начал опрашивать всех, проверил замки и ключи... Три замка: винтовой, внутренний... В проспекте говорится, что ключ подобрать невозможно: сто тысяч вариантов... И — висячий, с контрольной пломбой. Капитан вынул ее из замка. Я же проткнула ключом. Показывает: «Подпись ваша?» Глянула — моя.

— А вы внимательно присмотрелись?

Голубева выразительно пожала худенькими плечами.

— У меня для контрольных пломб — специальная тетрадка, в такую крупную клеточку... В сейфе хранится. Вырезаю — по замку, расписываюсь. Бухгалтер ставит печать... И бумага была моя, и печать, и роспись...

Иван Иванович извлек из папки небольшой, проткнутый посередине квадратик бумаги в крупную клеточку.

— Он?

Голубева взяла бывшую контрольную пломбу в руки. Они у нее задрожали. Положила квадратик бумаги на левую ладонь, разгладила указательным пальцем и долго всматривалась в подпись.

— Печать есть, и бумага — моя...

— А подпись?

— Подпись... — неуверенно повторила Голубева. — Если бы вы меня так не выпытывали, я бы сказала: «Моя», а теперь и сама уж не знаю. Но я именно так и расписываюсь.

— Где вы были во время пожара?

— Да вместе со всеми! Закончился концерт, все вышли из ДК. Такой приятный, тихий вечер. Вдруг кто-то закричал: «Скирды горят! Спасай корма!» Ну, все и бросились к скирдам. Там уже были председатель колхоза и еще кто-то, не помню. Подогнали трактора и дождевалки... Вскоре все село возле скирд собралось.

— А вашу Матрену Ивановну вы там не видели?

— Не-ет... Она на посту была. Что вы! Такая обязательная женщина...

— Вы в этом уверены?

— Конечно! Матрена Ивановна у нас — герой, однажды она задержала грабителя. Ей бы тогда медаль — за мужество... Говорят, нет такой.

— А ее сыновья вам на глаза не попадались?

— Сыновья?— Голубева наморщила лоб, вспоминала. — Кого-то видела, кажется, старшего. Ну да, я еще сказала: «Не лезь к огню». Но мальчишку разве угомонишь: такое зрелище!

Иван Иванович убрал в папку контрольную пломбу и, как бы между прочим, спросил:

— Говорят, что Матрена Ивановна, уходя на дежурство, обычно запирает сыновей в хате?..

— Наверно, в этот раз не заперла...

— Или выпустила. Скирда-то рядом с хатой. Видит — полыхает. Все бегут, орут... Ну и... на минуточку...

Голубева стала строгой, растерянность выветрилась.

— Если бы у меня были дети, и я заперла их в доме... А рядом — пожар... Дети! Будь у меня два сына — за каждого бы сгорела дотла...

Иван Иванович почему-то чисто по-мужски пожалел худенькую женщину, которой не повезло в жизни, — семьи нет, детей тоже... А она вон как о них втайне тоскует.

— Во время пожара часа на два с половиной отключали электроэнергию, — вел свое Иван Иванович. — В это время сигнализация в магазине не работала.

— И сторожа на месте не было, — вставил капитан Бухтурма.

Голубева вздрогнула и медленно повернулась к капитану. Глаза у нее округлились: огромные, о чем-то взывают, просят пощады. Но капитан не хотел жалеть:

— А пока Вера Сергеевна глазела на пожар, обобрали универмаг. Интересуюсь, как вор справился с тем замком, который не поддается отмычкам и к которому ключи не подбираются?

Голубева оторопела. Медленно опустились и без того узенькие, покатые плечи. Она вся как-то съежилась, нахохлилась осенним воробышком.

Иван Иванович понял: она поверила в свою вину.

— Вера Сергеевна, кто имеет доступ к ключам, кроме вас? — спросил он.

— Все... — ответила она почти шепотом. — Все завотделами и мой зам. По очереди. Дежурят...

— А кого можно заподозрить в соучастии? Пусть в невольном. Халатное отношение к ключам, кто-то снял слепок... Словом, кто недостаточно серьезен, не очень разборчив в друзьях, идет на случайные знакомства?.. Веселая компания, поп-музыка, бутылочка вина, машина, на которой тебя отвезут на море...

Голубева долго молчала, думала. На лбу прорезались морщинки. Наконец решительно заявила:

— В универмаге вместе со мною двадцать семь человек. За всех ручаюсь и всю ответственность беру на себя. Судите.

Иван Иванович в душе улыбнулся: «Эти современные донкихоты! «Всю ответственность беру на себя!»

— Вы возьмете ответственность на себя, а тот, кто обокрал магазин, останется на свободе... И, пользуясь нашим ротозейством, обчистит еще не один универмаг, не одну сберкассу, кого-то убьет, а если не убьет — опустошит душу, исковеркает... Вы же, Вера Сергеевна, не хотите этого?

Она лишь вздохнула тяжко, будто прощалась на веки вечные с близким человеком.

— Не хотите! — ответил за нее Иван Иванович. — Так давайте вместе и поищем настоящего преступника. Вы сказали, двадцать семь сотрудников. У кого из них за последние месяц-два появились новые друзья, особенно не из Стретинки, а, к примеру, из Донецка, из Жданова?

Простой, казалось бы, вопрос, но как он заставил разволноваться Голубеву. Лицо взялось бурыми пятнами, глаза вот-вот лопнут от внутреннего напряжения. На лбу — капельки росы. Женщина молчала.

— С ходу на этот вопрос не ответишь, — выручил ее Иван Иванович. — Возвращайтесь домой. И, не вызывая подозрения у сотрудников, попробуйте поискать ответ.

Она продолжала сидеть, тупо глядя на собеседника.

— Вера Сергеевна, вы свободны, — напомнил ей подполковник Авдюшин. — Просим извинить за невольно причиненные огорчения.

— Но гарантировать, что все огорчения уже позади, увы, не можем, — добавил капитан Бухтурма.

Нет, он был неподражаем в своем упорстве. Впрочем... по-своему прав: следствие только начиналось. Кого оно коснется? Кому доставит неприятности?..

В универмаге работало двадцать семь человек. Четырнадцать продавцов, в основном девчонки, вчерашние десятиклассницы, которые закончили профучилище. Почти все незамужние. Трое из них, по характеристике Бухтурмы, «девочки в свободном поиске», то есть не очень разборчивые в связях.

— Ими и придется заняться, прежде всего, — констатировал Иван Иванович.

Пятеро заведующих отделами. Все семейные, в универмаге давно. В селе найти для женщины работу, не связанную с сельскохозяйственным производством, нелегко, так что заведующие отделами за свое место держались крепко. Впрочем, это не означало, что их связи можно не проверять.

Сторож универмага.

Две упаковщицы — женщины-вдовы, обеим за сорок. У обеих взрослые дети.

Уборщица. Одинокая, из блаженненьких. Ни семьи, ни детей.

Из мужчин в универмаге работало всего двое: бухгалтер, инвалид Отечественной войны, потерявший в битве за Днепр ногу; «бухгалтерейший из бухгалтеров», — так его охарактеризовал капитан Бухтурма, — человек беспредельно преданный сельской кооперации, на ниве которой работал счетоводом еще до войны.