Михаил Барышев - Весеннее равноденствие

Ночью Максим Максимович часа два проворочался без сна, но так и не мог понять, чем объясняется странный звонок и что заставило Пашку пойти против собственной натуры. Важная должна быть причина, ради которой эта светлая и чистая душа решилась наступить на горло собственной совести, загнать в дальний угол нанесенную обиду и как ни в чем не бывало появиться в доме Агаповых.

Сейчас за воскресным столом они сидели как два игрока за невидимой шахматной партией. Осторожно двигали пешки, переставляли коней, сосредоточивали на нужных линиях тяжеловесные ладьи, тщательно скрывая собственные планы заматовать короля.

— Моя жизнь твоей не слаще, — сказал Павел Станиславович, мысленно передвигая пешку, чтобы помешать партнеру переменить тему разговора. — Вся наша жизнь теперь в делах. Ты о станках беспокоишься, а на моей шее другое висит. Недавно явился ко мне Шевлягин, наш руководитель группы перспективного проектирования. Принес ватман с принципиально новым решением узла в проектируемой линии. Бери сразу чертежи и пускай в дело. А как я его в дело пущу, если такой конструкции еще на свете не было, если она еще ни разу в работе не проверялась. Примешь, а она в эксплуатации застопорит, и остановилась линия… Завернул я Шевлягина, а он в крик. И перестраховщик я, и консерватор. Его тоже можно понять, зря, получается, у нас перспективщики зарплату получают. Новые разработки кладем на полки. Ты же саботируешь, Максим, наши опытные и экспериментальные работы.

— С вами, скандалистами, посаботируешь, — усмехнулся Максим Максимович, начиная уже догадываться, чем объясняется приход старого друга. — Успокойся, теперь все ваши заказы будут пускать «зеленой улицей». Сам лично буду контролировать.

— На этом спасибо, только речь моя о другом, Паша. Что ты сработаешь на перспективу, если опытный участок на твоем заводе можно одной ладошкой накрыть?

— Тут уж сами себя ремешком по мягкому месту стегайте. Не подставь Готовцев подножку, выстроили бы мы новые цехи и, глядишь, сделали бы побольше опытный участок.

— Вместо одной ладошки двумя бы стали накрывать… Отстаешь ты от жизни, Максимка. Как другу тебе скажу: безнадежно отстаешь.

— Как это понимать? — насторожился Максим Максимович, понимая в глубине души, что удар нанесен меткий. — В чем же я отстаю? Уж не в экспериментальной ли базе?.. Ты мне, Паша, голову не морочь. Не нужна опытная база. Ни мне, ни вам тоже. И про базу вы плачетесь больше для утешения. Потому, мол, наши великие идеи на полках лежат. А великие ли ваши идеи? Может и лучше, что лежат эти идеи на полках и людям жизнь не портят?

Веретенников осторожно, словно боясь расплескать, отставил рюмку с коньяком. Душа его была возмущена новой обидой. Ему полагалось встать и немедленно уйти из дома старого друга. Может быть, даже не попрощавшись. Но Павлу Станиславовичу вовремя пришла спасительная мысль: как стоек был в любых злоключениях его любимый литературный герой, как упорно он стремился к намеченной цели. Это помогло ему сохранить самообладание.

— Да, Максим, основательно ты мохом оброс. В автоматику не веришь, электроники не признаешь. До ручки ты можешь докатиться с такими убеждениями… До технического невежества и научной косности… У тебя случайно не сохранился философский словарь пятидесятых годов?

— Зачем тебе словарь?

— Прочитал бы я тебе, как писали такие вот, как ты, дубы стоеросовые про кибернетику… Буржуазная лженаука. Читать тебе, Паша, надо больше, я всегда об этом говорил… Специальную литературу надо штудировать и художественную тоже не пропускать.

— Крутился бы, как я, на заводе с утра до вечера да еще субботы и воскресенья прихватывал — тебе было бы не до литературы, — по инерции защищался Агапов, признавая в душе, что говорит старый друг справедливо. — Газеты только и успеваешь просмотреть… Ну, ладно, извини, что не так сказал.

— Не так, Паша, — подтвердил Веретенников, ощущая, что наступил момент, когда можно начинать тщательно продуманную психологическую атаку, ради которой он пришел в дом друга. — Ты можешь оставаться при собственном мнении, а нам экспериментальная база нужна позарез.

— Нет же у меня для нее места. Сам знаешь, в каких условиях мы работаем. И не уговаривай.

— Зачем мне тебя уговаривать, — откликнулся Веретенников, аппетитно отхлебнул глоток коньяку, посыпал лимон сахарной пудрой и вкусно пососал его. — Все-таки у молдавского — самый лучший букет… Не будем мы к тебе приставать с экспериментальной базой, Паша. Живи ты спокойно, плети свои лапти и вози их на базар.

— А как же ваши великие идеи на полках?

— На них нацелились умные люди. Прислал нам весточку Кичигин Виктор Валентинович. Знаешь такого?

— Директор заборского станкозавода?

— Он… Через месяц вводит еще один новый цех. Предлагает отдать его под экспериментальный и опытные работы… Сам будет пробивать такое решение, если мы согласимся.

— За тысячу верст киселя хлебать?

— Разве километры помеха? Не санными же обозами теперь ездят. Зато там ни одной нашей заготовочки не уведут, чтобы в программе заткнуть прореху. Брехать, между прочим, тоже, как некоторые, не будут, что узел взят в работу… Кичигин глядит вперед. Ему важно провести модернизацию завода на высшем техническом уровне. И не такие прялки, как твои дипы, желает он выпускать, а станки с программным управлением. Может, и за наши автоматизированные станочные линии возьмется.

— Экспериментальные и опытные работы ему зачем? — спросил Максим Максимович, сделав вид, что не приметил ядовитой подковырки. — Эта морока зачем ему требуется?

— Ты будто вчера на свет родился, Максимка, — снисходительно усмехнулся Веретенников и снова отхлебнул коньяк, как человек, у которого отличное настроение, у которого все дела катятся как салазки с ледяной горы. — Будет сработан удачный опытный образец, кому достанется? Будет проведен удачный эксперимент, кто первый воспользуется?

— Известно, Кичигин, — вынужден был подтвердить Агапов. — Все же у него будет под боком… Ясно, что себе заберет.

Максим Максимович вздохнул и задумчиво повертел налитую рюмку. Настроение у него вдруг стало портиться. Возникло ощущение, что в заводской суматохе, в спешке и сутолоке он проглядел какую-то главную и важную очередь. В нее записываются наперебой, а он не только не догадывается о ее существовании, но еще и обеими руками отпихивает добрых людей, которые хотят притащить его к этой очереди. Истина утверждает, что друзья познаются в трудные времена. Паша ради старой дружбы забыл обиду, поступился оскорбленным самолюбием и пришел в дом Агапова. Дает ему толковые советы, внушает дельные мысли, а Максим Максимович, вместо того чтобы прислушаться к словам друга, упирается как неразумная животина.