Михаил Барышев - Весеннее равноденствие

Вспомнилось и другое — как месяц назад, разбираясь с поступившей жалобой по поводу путаницы в фондовых нарядах на продукцию станкозавода, он обнаружил неожиданное для себя обстоятельство: станки его родного предприятия отправляются в основном по нарядам Сельхозтехники, межколхозстроев и местной промышленности. Тогда он как следует не вдумался в такое открытие, а сейчас оно предстало перед ним в беспощадном свете: не нужны их дипы уважающим себя предприятиям. Потихоньку оттесняет их жизнь в ремонтные мастерские и полукустарные заводики в дальней глубинке. Два года назад он порадовался, что освободили от экспортных поставок. Плакаться тогда ему надо было, сивому дурачине, бить тревогу во все колокола. Сообразить, почему вдруг станкозаводцев так облагодетельствовали, а он решил, что легче план будет выполнять, меньше придирок будет к винтикам и болтикам, окраске и товарному виду. Дело-то совершенно в другую сторону загибалось. Прозвенел ему первый звонок, а директор Агапов оказался туг на ухо.

Кичигина Максим Максимович знал по встречам в министерстве и на зональных совещаниях. Ухватистый мужик. Такому палец в рот не клади, он сразу инвалидом сделает. С обкомом, рассказывали, ведет крепкую дружбу. В прошлом квартале из пяти импортных шлифовальных станков, выделенных главку, три ухватил Кичигин. Агапов за те станки вообще воевать не стал, решил, что не нужна ему лишняя морока с освоением нового оборудования.

Воспоминания нанизывались одно на другое, как бусины на нитку, вытягиваясь в убеждающее слитностью и внутренней взаимосвязью ожерелье, которое будет, привлекая завистливые взоры, красоваться отнюдь не на агаповской шее.

Теперь Кичигин нацеливается на опытные и экспериментальные работы и ради них готов отдать новый цех. И не по доброте души. Такие хозяйственники, как Кичигин, без своей пользы и гайки не отдадут, а уж новенький цех и подавно.

Павел Станиславович, делая вид, что не замечает мучительного раздумья друга, с удовольствием подкреплялся вкусными блюдами, поставленными на стол хлебосольной хозяйкой, говорил что-то о погоде, о поездке за город и о каких-то пичугах, которые безбоязненно оклевывали корм с его руки. Слова проходили мимо Агапова, как проходит, не задевая зрителя, автомобиль по экрану кино.

Веретенников понял, что семена сомнений, умело кинутые им, упали на унавоженное поле, проклюнутся в свой срок крепенькими ростками, начнут зреть, наливаться, обретать силу. Про погоду и птичек, доверчиво склевывающих корм, Павел Станиславович говорил потому, что теперь в беседе было уже опасно касаться главного предмета. Максим Максимович не терпел нажима и диктата. Решения он принимал только сам, без всяких подсказок и наставлений. Такой уж был характер у человека, а характер — это вещь серьезная, и считаться с ним следует во всех случаях. Сегодня Максим Максимович тоже должен быть уверен, что поступает самостоятельно и все, что решит, сообразил он сам.

И еще Веретенников изменил течение разговора, чтобы больше не упоминать фамилию Кичигина. По той причине, что письма заборского завода существовали пока в воображении главного инженера ОКБ. В реальной же действительности была лишь телефонограмма за подписью заместителя министра, предписывающая Готовцеву вылететь на заборский завод для оказания технической помощи.

Павел Константинович ошибся в первоначальной прикидке собственного плана, подумав о полете барона на ядре во вражеский стан. Более детальный анализ обстановки заставил его избрать в качестве теоретической исходной базы тот случай, когда Мюнхгаузен, чтобы не портить дорогой шкуры, выстрелил из ружья иглой и пришпилил лису к дереву.

Именно так, расчетливо, метко и хладнокровно, нужно было ему пришпилить друга, чтобы у него не было возможности ускользнуть ни в одну сторону, чтобы иголочка крепко держала его на месте, заставляла бы до тех пор думать о сказанном ему Веретенниковым, пока в голове не начнется нужное просветление.

Как бы там ни было, время друзья провели хорошо и расстались с такой искренностью и сердечностью, какими всегда отличались их встречи. Уже на пороге квартиры Павел Станиславович, как художник к заканчиваемой картине, добавил завершающий штрих, известив Агапова, что через два дня его начальник по распоряжению министерства вылетает в Заборск.

«Так-то, дорогой Максимушка», — с тайным, несвойственным ему злорадством подумал Павел Станиславович, удаляясь от дома друга к знакомой троллейбусной остановке.

Он наверняка знал, что остаток воскресного вечера и первую половину следующей ночи Максим Максимович Агапов проведет в душевном смятении и нелегких размышлениях.

А в понедельник непременно помчится на прием к начальнику главка.

— Объясни, Максим Максимович, — сказал Балихин, прочитав принесенную записку. — Не может моя голова понять таких трансформаций. Два года ты атаковал меня насчет строительства новых производственных корпусов, а теперь считаешь, что их не нужно строить?

Агапов вздохнул, отвел в сторону глаза и ответил, что именно так он считает. И как может считать иначе, если не отвели участок под строительство.

— Мы же договорились, что будем просить министра лично вмешаться в решение вопроса. Не на Готовцеве же, в конце концов, свет клином сошелся. На депутатство его от министерства благословляли, характеристики писали. Можно ведь и подумать, не мешают ли товарищу Готовцеву депутатские обязанности заниматься основными делами.

— С этой стороны Готовцева не ухватишь, Владимир Александрович. Да и как можно народного избранника ковырять. Облечен, так сказать, доверием, избран тайным голосованием. Депутатскую комиссию не перепрыгнешь. У них постановление о запрещении промышленного строительства в городской черте, а у нас что? Постановление, между прочим, не Готовцев принимал…

Балихин слушал Агапова и не мог сообразить, чем объясняется резкое изменение позиции директора станкозавода. Честно признать, у Владимира Александровича тоже были внутренние колебания в отношении рациональности строительства новых производственных площадей. Только систематические атаки Агапова, умевшего осаждать начальство просьбами с такой последовательной занудливостью, что деться от них было некуда, сбили начальника главка, и он согласился поддержать предложение по новому строительству. Тем более что заявки на производимые заводом дипы росли с каждым годом и это, естественно, требовало планомерного расширения производственных площадей. Балихин представлял, что будут трудности с получением в черте города участка для строительства, но учитывал и экономическую эффективность развития мощностей существующего уже станкозавода и те транспортные, снабженческие и прочие выгоды, которые благоприятно скажутся на экономических показателях главка.