Николай Кузаков - Красная волчица

— Помню я этот год, Вася. Во всей деревне только одна крыша уцелела.

— Так вот теперь и мечется моя душа: подавай ей то пургу, то гром. Не будет в моей жизни покоя.

— Да: оно на ветру-то и легче живется. Спокойное озеро тиной зарастает.

— Я об этом и говорю.

Тетя Глаша положила перед Василием кусок мяса и налила кружку молока.

Поужинав, Василий закурил и пошел к опушке леса, где паслись лошади. Закат уже погас, и на небо легла холодная синь. С речки доносился неторопливый голос Семы, смех девчат.

«Опять дормидонтками угощает», — подумал Василий.

Из-за кустов навстречу Василию вышли Захар Данилович и Ганя. Ганя за хвосты держал несколько кротов.

— Далеко собрался? — спросил Захар Данилович.

— Орленка немного размять.

— А я сегодня десять кротов поймал, — сообщил Ганя.

— Добро. Я тебе ружье наладил. Патроны зарядишь сам. Бурундуков по кустам уйма. Завтра целую котомку настреляешь.

— Спасибо. — Ганя просиял.

…Василий с Ятокой сидели на берегу озера. Туман, собравшись в струю, расползался по скале, точно хотел, укрыть ее от людских глаз. В безмолвии стояли кусты. Из низины наносило душистый запах смородины.

Василий смотрел на дымящееся озеро и думал о Капитолине, а Ятока оживленно говорила:

— Вчера на скалу кабарожка прибегала. С камня на камень прыгает. Совсем как девушка. Будто пляшет.

— Ятока, скажи, а как ты шаманкой стала? — вдруг спросил Василий.

— Совсем просто, — улыбнувшись, ответила Ятока. — Сами духи меня избрали. Еще маленькой была, играла с ребятишками, сказала им спать, ребятишки уснули. Мужики сильно перепугались. Что теперь будет? Пропали ребята. Разбудила я их. Все меня шаманкой звать стали. Потом сам большой шаман Амуктан, когда помирал, мне своих духов передал. Шаманить учил.

Василий хитровато посмотрел на Ятоку.

— Скажи своим духам, пусть пригонят сюда сохатого.

— Не могут они пригнать.

— А я вот скажу своему доброму духу Малышу, он пригонит.

— Так Малыш — собака.

— Вот тебе и на. На какой же тебе шут эти духи сдались, если они ничего не умеют делать?

— Без них никак нельзя, — убежденно ответила Ятока. — Они помогают людей лечить. Удачу охотникам приносят. Злых духов от стойбища отгоняют.

— А посмотреть их можно?

— Нет, их только шаман может видеть.

— Значит, добрым людям они боятся показаться?

— Пошто так говоришь? — Ятока с укором посмотрела на Василия. — Разве я виновата? Сам Тангара меня избрал! Я слушать его должна. Ослушаюсь — беду пошлет мне и всему роду.

Василию стало неловко, что обидел Ятоку.

— Не сердись, — погладил он ее руку.

Ятока замерла и с нежностью глянула на Василия.

— Ты пошто сегодня такой грустный, Вася?

Василий задумался.

— Жизнь трещину дала, Ятока. Казалось, все было: и любимый человек, и радость, а оглянулся — один, как линной глухарь в чаще. Вот такие пироги.

— Пошто один? Я с тобой. Бери ружье. На охоту Пойдем. И к чертям твои пироги.

Василий засмеялся и встал.

— Мне лора.

— Пошто так? В чум пойдем, чай надо пить.

— В другой раз.

Подошли к Орленку. Тот мотнул головой, ударил копытом. Ятока попятилась.

— Ты что? — спросил Василий.

— Олень у тебя шибко большой. Смотрит сердито.

— Хочешь прокачу? — озорно предложил Василий. — Да так, чтоб дух захватило.

— Нет — замотала головой Ятока и на всякий случай еще отступила. — Страшно Шибко.

— Тогда прощай.

Уехал Василий, а вскоре по селу поползли слухи.

— Василий-то, Захара-Медвежатника, с шаманкой связался, — шептались старухи.

— Не будет добра. Сгубит эта колдовка парня.

— Знамо, сгубит. Чо говорят-то: на Холодной реке приглянулся ей русский парень, так она на нем каждую ночь ездила. Превратит в оленя и скачет в горы. Так и заездила.

— О господи, страхи-то какие. Что теперь будет-то?

Дошли разговоры и до Захара Даниловича. Он решил начистоту поговорить с сыном.

— Правду ли люди про тебя да про шаманку болтают?

— Есть охота, вот и болтают, — уклонился от ответа Василий.

— Что же, для тебя девки доброй не нашлось?

— Чем Ятока хуже других? — не поднимая головы, буркнул Василий.

— Ты что, Василий, супони захотел? Не посмотрю, что косая сажень в плечах, выпорю! Свяжешься с этой колдовкой, из дома выгоню. Сына лишусь, но не допущу позора на свою седую голову, — в голосе Захара Даниловича прозвучала угроза.

— Места в горах на всех хватит, батя.

— Замолчи, щенок! — в ярости Захар Данилович вскочил. Под руку попал прут, и он стегнул им по широкой спине сына.

У Василия отлила кровь от лица, он медленно поднялся. Захар Данилович растерялся, но для вида продолжал:

— Чтоб я не слышал больше об этой ведьме.

Василий молча взял литовку и ушел на луг.

Мария Семеновна подоила корову, прогнала ее в поскотину, полила лук в огороде. Потом вымыла полы и застелила их осокой. Из леса принесла еловых веток, положила у порога, чтобы было обо что ноги вытереть. Управилась по хозяйству, поставила самовар и присела отдохнуть у печки на маленькую скамеечку. Пусто в доме без мужиков. А тут еще поясница поламывает, к ненастью, должно быть.

Разгорелись в самоваре щепки, загудело в трубе. Задумалась Мария Семеновна.

Кажется, давно ли она переступила порог вот этого, дома — и остановилась: страшно стало, Ей тогда только семнадцать минуло…

В сенях послышались шаги. Вошел Кайнача. Следом за ним Бирокта, женщина лет сорока пяти, и ее тринадцатилетний черноголовый сын Урукон. В руках Кайначи увесистый кусок мяса. Со времен Матвея Воронова повелась дружба эвенков с русскими. У каждого из них был надежный товарищ в селе, к которому эвенк приходил со своей семьей как домой. В трудные годы они делились последним куском свинца, мяса.

— Здравствуйте, тетка Марья, — поклонился Кайнача — Гостинец принес.

— Здравствуйте, проходите, — засуетилась Мария Семеновна. — Урукон-то каким стал, скоро моего Васю догонит. А почему, Бирокта, Кучум, муж твой, не пришел?

— К оленям на ю′кту [12] Юкта — незамерзающий ключ (эвенк.), пошел, — ответила Бирокта.

— Василий где? — спросил Урукон Марию Семеновну.

— Это он на что тебе?

— Подарок обещал.

— Есть подарок.

— Давай сюда.

Мария Семеновна принесла в берестяном чехле нож. Урукон тут же выдернул его из чехла. Мария Семеновна ласково улыбнулась: угодил сын маленькому охотнику. Бирокта что-то сердито сказала на своем языке.

— Ты что это, девонька?

— Совсем худой парень: терпенья нет.

— А это тебе подарок от меня, — Мария Семеновна примерила мальчику сатиновую рубашку. — Как раз впору. А это от дедушки Захара, — она подала кулек с леденцами.

Урукон положил конфету в рот и блаженно прикрыл глаза.