Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

И на душе было неспокойно, и это выражалось в том, что ей все время хотелось позвонить Андрею и сообщить, что она помнит о нем, и еще сказать ему, что у нее скоро отпуск, вернее, не скоро, а в любое время, когда она захочет. То ей внезапно казалось, что должна немедленно ехать в Васильевку и позвонить Рокотову, чтобы просто объяснить, почему она не может выйти за него замуж. Именно объяснить, потому что говорила она с ним ужасно грубо и он даже не смог найти слов, чтобы ответить ей. Он был поражен. Она перед ним виновата, это точно, потому что если даже не судьба быть им мужем и женой, то хоть людьми, уважающими друг друга, они могут быть. Если они встретятся, она должна сказать ему об этом, признаться в том, что поступила грубо.

Как-то вечером баба Люба, накашлявшись весьма многозначительно в своей комнатке, пришла к ней. Вроде бы за делом пришла, принесла только что надоенного молока. Сказала будто про себя:

— Секретарь партийный опять в колхозе… Вместе с Насоновым около пруда ходют. Шла бы будто невзначай…

— Не пойду, бабушка… Не нужен он мне.

— Так ли? — голос бабы Любы вдруг зазвучал язвительно, она даже руки в бока уперла. — Так ли, милка? Что ж ты мне думаешь глаза затуманить? Так я в этих делах кое-что смыслю… Сама ведь места себе не найдешь, а признаться, что дров наломала, — не хочешь. Вообразила. Да другая б за такого человека бегом побежала. В вековухах застрянешь, гляди, девка. А он мужик с головой, сурьезный. Давеча узнала в районе: по бабам да молодицам не шляется. Где такого по нонешним временам сыщешь? О-о-х, с жиру все это, с жиру.

Ну и баба Люба… Оказывается, не в больницу в район ездила, а за сведениями. То-то она ретиво доказывала ей, что не доверяет как врачу, не считает ее авторитетом для себя, потому что знает ее смалечку, видела, как нынешний доктор подолом нос вытирала. И выдюжила тряскую автобусную езду в жару немалую, только чтоб самой к мнению прийти какому-то. А коли пришла, теперь и в наступление можно.

И Вера не выдержала тогда. Быстро оделась и пошла по улице, придумав наскоро, что хочет в библиотеку заглянуть, узнать, как с медицинской литературой новой, хотя знала сама, что это не так, что в библиотеку заходила два дня назад, и если б было новое — уж библиотекарша наверняка бы прибежала. А в сторону ив и пруда не смотрела и все ж заметила, как от дальнего угла пруда ушла рывком на трассу знакомая кургузая машина с запыленным брезентовым верхом. А потом вырулил на улицу в своей «Волге» Насонов и укатил в сторону правления.

Если признаться себе искренне, то Веру тогда взбесило демонстративное невнимание Рокотова. А еще замуж выйти предлагал? Да он просто равнодушен к ней… Обычные мужские штучки. Изображает из себя влюбленного, а сам только и думает о других делах. Видите ли, заметил, что она идет в его сторону, и сразу убегать.

До вечера она думала о том, что нужно как-то заявить о себе. Заявить и уйти, обязательно уйти, чтобы он не подумал какой-либо чепухи. И, сидя в сумерках у себя в кабинете, подумала, что ей очень хочется просто услышать его голос. Телефон был рядом, и она набрала номер и сквозь ленивые гудки слушала отрывок из какого-то концерта с развязным бормотанием конферансье и восторженным уханьем зала. А потом положила трубку и долго глядела на красные облака у горизонта, на солнце, наполовину ушедшее в землю; оно было неяркое, лучи его косо скользили по верхушкам деревьев, и вокруг была такая тишина, что казалось, даже давила в уши. Она полистала бумаги по профилактическим прививкам детям… Цифры были маленькие, куцые, и она подумала о том, что это насоновская идея насчет колхозной больницы. А что это за больница, если в ней всего лишь один врач и три фельдшера да пятеро нянечек с медсестрами. Остальные врачи отказались переезжать в село и посещают приемы из райцентра. Благо, что близко. А в больнице почти всегда пусто, потому что с малыми болячками люди норовят перележать дома. Иногда Насонов просит у нее разрешения на ночевку в больничной палате кого-либо из поздних своих гостей, и она разрешает, потому что ей стыдно становится за несмятые простыни и новенькие одеяла. А вот осенью в небольшом больничном домике становится шумно: появляются радикулитчики, желудочники, ревматики… И тогда каждое койко-место — проблема. Насонов пишет ей записки, а она кладет не тех, кого он просит, а потом ругаются. И вообще она здесь совсем не нужна. Разве только помогать Анне Максимовне, акушерке, прожившей в селе вот уже более двадцати лет, принимать нечастые роды.

Пора было уже идти домой, баба Люба зажгла свет во всех окнах, а она все сидела и сидела. Было просто приятно сидеть в темноте и смотреть на улицу, которая уже начинала жить вечерней жизнью. Пробежали ребята на первый вечерний сеанс в клуб… Вася Тишков, инвалид войны, так и оставшийся для улицы Васей, прогнал стадо… Коровы сыто мычали, норовя нырнуть в первый же переулок, а Вася звонко хлопал кнутом, и три его собачонки наперегонки мчались заворачивать нарушительниц… А потом еще очень долго стояла в неподвижном воздухе пахучая пыль.

Она вновь набрала номер, на этот раз уже чисто механически. Мысли были далеко, в тех годах, когда все было просто. И вдруг в трубке его голос:

— Да… Я слушаю.

Она стиснула пальцы свободной руки… волнение ускорило стук сердца… Он не клал трубку. Потом сказал как-то устало и равнодушно:

— Жанна… я же просил тебя не звонить мне. В конце концов, это чистое ребячество. А сейчас передай трубку Дмитрию Васильевичу. Ну?

Она нажала кнопку на аппарате. А когда отпустила, то в трубке шуршали лишь отдаленные голоса двух беседующих людей, иногда прерываемые резким гудком.

Жанна… Оказывается, не так уж и безгрешен товарищ Рокотов. Какая-то Жанна домогается его внимания. Что ж, жених завидный. Зарплата, положение, машина. Она ловила себя на мысли, что думает о нем зло и резко, так, как никогда не решилась бы думать о ком-либо другом. Она встала, вышла из кабинета, замкнула входную дверь.

Тихо прошла к пруду, постояла у искривленной оградки на мосту. Да, нет верных и преданных рыцарей… Ему откажи, он не будет стреляться или прыгать с обрыва… Нет, он пойдет к другой и скажет ей то же самое. И она согласится, потому что смыслит в реальной жизни чуть побольше, чем некоторые. И принцы уже все разобраны, или сидят по вечерам на производственных совещаниях, или корпят над кандидатской. Дуреха ты, дуреха… Согласилась бы — и все было б ясно…

А у ворот своего дома ее вдруг поразила неожиданная догадка: господи… Да ведь она его любит. Любит… Любит… Это кричал в душе ее испуганный и торжествующий голос, а другой, осторожный и скептический, возражал: «Прямо-таки…» И эта разноголосица порождала в душе растерянность… Она присела на скамейку и сказала себе как можно спокойнее: «Так, а теперь надо разобраться спокойно». Будто подчиняясь этому приказу, голоса смолкли, и она вслух стала говорить себе: