Александр Кутепов - Знойное лето

— Топор-то зачем? — не понял Антон.

— Ветки рубить, огонь забивать. Да живо вы, чего копаетесь?

Ребят с табора как ветром сдуло. Федор повел их кратчайшим путем до лога — через высохшую кочковатую болотину.

— Я-то чего стою? — опомнилась Марфа Егоровна. — Пособлять надо!

Схватив зачем-то пустое ведро, она побежала за ребятами.

…Дико озираясь, на табор пришел Козелков.

— Я не хотел! — кричал он осипшим сорванным голосом. — Я нечаянно!

Здесь его, лежащего у вагончика и все еще скулящего, обнаружил Кузин, завернувший на стан Журавлева во время объезда полей и бригад.

— А ты чего тут? — удивленно спросил он Григория. Тот молчал и размазывал по лицу грязные слезы. — Чего слюни распустил? Народ где?

— На пожаре они…

— Какой еще пожар?

Крутнувшись на месте, Захар Петрович заметил дым, стелящийся над лесом. Сразу похолодев, он рывком, как щенка, приподнял Григория с земли, затряс.

— Что там горит? — кричал Кузин.

— В логу… Хлеб, — Григорий икал и стучал зубами. — Я не хотел! Я нечаянно!

— Что — нечаянно? — Захар Петрович даже отпрянул, опустил руки, уставился на Козелкова в недоумении. — Ты пожар устроил? Отвечай.

— Вы же сами, — лепетал Козелков. — Вы же говорили, чтоб градом этот лог выбило. Журавлев покоя не даст. Я решил… Нет! Я муравьев дразнил… Я соображаю. Загорелось по халатности, меня никто не видел. Я сразу убежал… С Журавлева можно спросить…

Отшвырнув Григория, Захар Петрович побежал в сторону пожара. «Вот оно, вот оно! — стучало в голове. — Что будет теперь? Как мне жить теперь?.. А почему так темно? Почему темно стало?»

…В горячке Журавлев начал пахать близко к огню, вырвавшемуся из сосновой посадки. Сильное разгульное пламя без задержки одолело черный плужный след и пошло дальше, завиваясь спиралями и далеко выстреливая жгутами горящей пшеницы. Отступив в глубь поля, Иван Михайлович стал прокладывать новое заграждение.

О чем он думал в эти минуты? О том, скоро ли Виктор приведет подмогу? О том, что гибнет хлеб, взращенный его руками? Или просто о том, успеет ли он или не успеет пройти хотя бы два следа…

Когда с табора прибежали ребята, старенький трактор, пропитанный соляркой, уже горел, но все еще ходко бежал по полю, и гудящее пламя, наткнувшись на пахоту, нехотя оседало и гасло.

Завтра я уезжаю из Журавлей.

Еще и еще раз перечитываю свои записи: так ли я понял все, что здесь произошло?

Напоследок осталось у меня одно несделанное дело — сходить в Заячий лог, на Иваново поле. Кузин назывался в провожатые, но мне надо побыть там одному.

Марфа Егоровна подробно рассказала, как туда идти, где какие будут свертки. Ровная белопесчаная дорога сперва шла прямиком, через поле, потом обогнула Горькое озеро, пахнущее гнилью, потом опять прямо и прямо по затухающим кострищам березняков и осинников. Сбрасывая листву, лес как бы уменьшился в размерах. Летом каждая рощица кажется огромной, таинственной, теперь же с одного края ее хорошо просматривается другой край, все на виду, ничего не спрятано. Вот так и с журавлевской жизнью. Теперь я вижу далеко в глубь ее. Она и проста и сложна. А происшествие в Заячьем логу — лишь случай, один из вероятных. Это или подобное могло произойти когда угодно и где угодно, и он поступил бы только так и никак иначе…

Иваново поле уже вспахано. Черный покров его, напитанный осенними дождями, тих и величав. Я обошел Заячий лог по закраине, увязая в желто-красной листве, добрел до той сосновой посадки, половина которой мертва, остальное опалено огнем. Здесь, понял я, развлекался Козелков и упустил огонь в сухую давно не кошенную траву. Теперь я почти вижу, как жарко горела податливая хвоя, как гонимый ветром и жадностью огонь прополз по траве и валежинам и кинулся на выжаренный солнцем хлеб.

Метрах в сорока от края поля оставлен маленький невспаханный ромбик с выгоревшей дотла стерней. Тут журавлевские ребята поставили знак о пожаре. К обугленному на костре столбику болтами прикручен плужный лемех, окрашенный в цвет огня. Черны слова надписи:

«Спасая хлеб от пожара, здесь погиб тракторист колхоза «Труд» И. М. Журавлев».

И все. Как мало нужно слов, чтобы подвести итог человеческой жизни и выразить ее суть.

Здесь меня застал Захар Петрович Кузин. Или подумал, что я могу заблудиться, или не хотел надолго оставлять меня одного, но все же приехал.

Он подошел, остановился рядом, медленно снял фуражку и замер.

Когда мы шли обратно, одолевая вязкую пахоту, Кузин тоже молчал. Только у самой машины упер в меня горестно-тяжелый взгляд и глухо сказал — мне и себе:

— Вот так оно и получается… Как Иван говорил, так и вышло. Пособил-таки я в пакости… Козелкова уже к следователю вызывали. И мне повестка придет, это точно. Или сам пойду… Половина деревни ни со мной, ни с Гришкой не здоровается, плюются при встрече и обходят стороной, как заразных. Как жить?.. За Ивана они меня не простят. Ни под каким видом.

Сверху упал на землю протяжный журавлиный крик. В разрыве между облаками на полдень медленно удалялся ровный птичий строй.

— Вон журавли летят, — сказал я.

— Вижу, — ответил Захар Петрович, но головы не поднял, смотрел в землю.

Обычно было так: каким бы знойным ни выдалось лето, а осень брала свое. В положенный срок, в предзимье, беспросветной хмарью затянет небо и на недели установятся ровные неспешные дожди. Земля сперва жадно пьет воду, не оставляя наверху ни капельки, но скоро насытится, переполнится, покроется лужами, и они будут стоять до той поры, пока не ляжет первый снег. Спи теперь, земля, отдыхай, копи силу к новой весне.

Эта же осень оказалась под стать лету — сухая и жаркая. Пошли слухи о втором цветении яблонь и других чудесах в природе. Старые люди, повидавшие на веку, насторожились и предрекали худой год.

Так оно и получилось. Без перехода от тепла к холоду, в одночасье, загудели морозы и жгли люто. Снег упал только в декабре, да и то лишь по северу области, в горах. К югу же, в степях, ураганные ветры жадно вылизывали и скоблили голую землю, наметая черные сугробы.

Так было в январе.

Так было в феврале.

Так было в марте.

Весна на Урал пришла тоже необычная. Ранняя и сразу жаркая. Малый снег сошел незаметно, словно его и вовсе не было. Насохшая до каменной твердости земля, не получив живительной воды, отходила медленно и маятно, как человек после долгой болезни.

Земледелец оказался перед нелегким выбором: то ли сеять, то ли ждать первых дождей. Беспрерывно гоняли по пашням тракторы с боронами, чтобы закрепить испарение скудной влаги.

А дождей нет и нет. Небо с утра до ночи чистое, солнце горячее. Ветер вздымает пыльные вихри — ни глянуть, ни продохнуть.