Александр Кутепов - Знойное лето

На другой день Рязанцев прибежал на машинный двор раненько. Егор Харитонович делал вид, что присутствие инженера и изобретателя его нисколько не интересует. Выгибая деревянной колотушкой железные листы, Басаров изредка бросал как бы в пустоту отрывистые фразы:

— Ходят тут всякие… Сопроматы изучают…

— Давай, давай! — подзадорил его Рязанцев.

— А, это ты! — Егор Харитонович изобразил на своем небритом и уже грязном лице почти натуральное удивление. — То-то я смотрю…

— Да брось ты! — Рязанцев поморщился. — Закурить бы дал лучше.

— С этого и начинал бы, — Егор Харитонович достал папиросы, сам тоже закурил. — Между протчим, насчет креплений ты прав, с меня пол-литра. Могу прямо счас слётать.

— Слётаешь, слётаешь, — пообещал Рязанцев, делая глубокие затяжки и пуская дым в лицо Басарову. — Послезавтра лодка должна быть на воде. Глазков требует.

— Пускай он сам попробует, а мы посмотрим. Требовать — это не работать, ума не надо. Да я!..

— Не заводись, — остановил Рязанцев уже готового кричать Егора Харитоновича. — Давай без шуток.

— Тогда гони подмогу, — потребовал Басаров. — У Егора не десять рук… Слушай, дорогой! — оживился он. — Давай-ка сюда Костю Петракова. Милое дело! Да и сам можешь денек повкалывать. Тебе это, между протчим, пойдет на пользу.

Костя явился, когда Басаров и Рязанцев прилаживали тяги управления косилкой. Петраков, уже изрядно поработавший на разных тракторах, посмотрел и предложил совсем неожиданный вариант.

— Не учи ученого, — начал было Егор Харитонович, но Костя и Саша Иванович уже заспорили, выхватывая друг у друга карандаш. Басаров не остался в стороне и понес тарабарщину из смеси терминов, услышанных от Рязанцева.

К вечеру Саша Иванович не выдержал.

— Все, мужики, хватит… Иначе до зимы прокопаемся. Завтра спускаем на воду и там доделаем, если что не так.

Много народу сбежалось смотреть, как волокли косилку к Большому озеру. Зрители ждали, что вот спихнут корыто на воду, заведут мотор и начнет косилка кромсать камышовые заросли. Но сразу не получилось. То лебедка барахлила, то заклинивало транспортер для сброса камыша. Грязные и мокрые изобретатели провозились чуть не до вечера, и только терпеливые пацаны дождались торжественного момента.

Егор Харитонович сел на водительское место, поправил и потуже натянул фуражку.

— Полный вперед! — заорал он.

Забурлила вода под гребным колесом, покачиваясь, лодка тронулась с места. Застрекотала косилка, уткнувшись в зеленую стенку камыша. Дрогнули высокие остролистые стебли и толстым пластом легли на воду.

Ольга расчертила лист бумаги на клетки, долго и старательно заполняла их: что будет делать, куда пойдет в каждый отпускной день. Это занятие чуть заглушило неотвязную изматывающую тоску. Она стала замечать за собой желание закрыть глаза и больше их не открывать. Затаив дыхание, Ольга подолгу сидела неподвижно, со страхом прислушиваясь к себе, пытаясь понять, что же такое происходит с ней. «Так недолго и свихнуться», — ругала она себя, но какое-то время спустя опять сидела затаясь, уставившись в одну точку…

Свои расчеты она показала Алексею, но выбрала для этого не совсем удачное время. Он целый день мотался по дальним болотинам, где косили сиротское сено из осоки.

— Глупости это, — сказал он, посмотрев график отпуска. Сказал не домашним голосом, а будто бы находился в конторе и будто бы эту бумагу ему подали на подпись. — Нет ничего скучнее отдыха по заранее намеченной программе. Прелесть и ценность отдыха в его стихийной организации.

«Порой он просто невыносим», — подумала Ольга и посмотрела на Алексея без обиды, а скорее сожалеючи. Он заметил это и добавил, словно оправдываясь:

— Я высказал лишь свое мнение. Отпуск твой и распоряжайся им, как сочтешь нужным.

К тому моменту, как ехать в райцентр оформлять отпуск, Ольга вконец извела себя подозрениями, что или Алексей окончательно разлюбил ее, или сама она разлюбила, но жизнь становится в тягость. Стали вспоминаться разные давние мелкие обиды, непонятости, лепиться одно к другому, образуя мрачную картину.

Побродив в таком настроении по райцентру, Ольга написала заявление об уходе из библиотеки и отнесла в отдел культуры.

Московский поезд через Увалово проходит в четырнадцать десять. Алексей сам повез Ольгу на станцию. Всю дорогу она молчала, зачем-то все снимала очки и старательно протирала стекла. Без очков ее глаза делались большими и удивленными.

Он тоже молчал, хотя понимал, что надо бы говорить и говорить. Что-нибудь легкое, веселое, отвлекающее. Но не находилось таких слов.

До поезда оставалось еще с полчаса. На пыльной привокзальной площади ветер кружил обертки от мороженого и хлопья рваных газет. Солнце было в самой силе, жгло неистово, в его сторону невозможно глянуть.

Они прошли на перрон, сели на скамью, приваленную к толстому корявому стволу могучего разлапистого тополя, усеянного белыми пуховыми сережками. К ним подошла бездомная дворняга со свалявшейся шерстью, просительно глянула на одного; другого. Ольга открыла сумку, достала из целлофанового пакета кусок мясного пирога. Благодарно виляя хвостом, дворняга без жадности взяла пирог и убежала в кусты.

— Не забывай поливать цветы, — напомнила Ольга. — Через день.

— Ладно, не забуду, — пообещал Алексей.

И опять замолчали.

Горячий, запыхавшийся в долгом пути поезд плавно затормозил, и мимо медленно поплыли зеленые вагоны. Первый, второй, третий, четвертый…

— Ввиду опоздания поезда стоянка сокращена! — всполошным железным голосом известил репродуктор.

Ольга заторопилась, поцеловала Алексея в мокрую соленую щеку, подхватила полотняную сумочку и побежала к вагону. Только теперь, в эти суматошные мгновения Алексей вдруг понял, что все происходит не просто так, что Ольга уезжает навсегда, насовсем, что все, кроме него, уже знают об этом или догадываются. Эта мысль была столь неожиданной, что Алексей остановился, поставил чемодан и в растерянности начал озираться. Словно бы ждал, что кто-то сейчас же подойдет и объяснит ему все.

— Оля! — испуганно закричал он. — Не уезжай! Я прошу тебя. Не надо.

Он догнал Ольгу, обнял ее и стал торопливо целовать — губы, щеки, шею.

— Может, ты не поедешь? Лучше мы потом, вместе?

— Але-ша! — с расстановкой сказала она и засмеялась. Все еще улыбаясь, Ольга поднялась в вагон, из-за плеча проводницы, уже закрывающей дверь, помахала Алексею рукой. Но когда поезд тронулся, он увидел: Ольга стоит у окна и плачет.

Он сам готов был заплакать, но стиснул зубы. Уже и поезд пропал из виду, стал неслышен, а он все стоял и смотрел в ту сторону, куда уехала она.