Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

Я даже на стуле подскочил:

– На че-о-о-ом?!!

– На плите.

И только тут я понял, что городскому человеку ее поколения очень нетрудно спутать печь с плитой.

. . . . .

Сейчас спросила у меня:

– Это кто книжку написал?

– Барто.

– Это тот же самый? Барто?

– Барто – это тетя.

– Тетя?

Очень удивлена. Не так-то часто встречаются тети-писатели. Чтобы не усложнять дела, я не сказал, что есть и дядя Барто.

21.1.61.

Морозец 10°. Солнышко. Маша с бабушкой гуляют. Мама с папой собираются в дорогу – завтра уезжаем в Малеевку.

. . . . .

Показывает на своего закутанного в платок львенка Леву:

– У меня дети больные.

– А что у него?

– Это – девочка. У нее корень. Она вся в прыщах.

Корь!!!

. . . . .

Маша знает, что детям не дают острого: ножей, ножниц, вилок и тому подобного.

Собирается с мамой на прогулку. Пытается сама повязаться косынкой.

Мама говорит:

– Маша, ты все сама надевай, а косынки дети сами не надевают.

– Гм… А что это – острая штука?

. . . . .

Разглядывает (в который раз) «Венеру» Джорджоне.

– Красивая? – спрашиваю.

Вздыхает:

– Да. Немножко похожа на тетю Шуру Любарскую.

Знала бы наша милая тетя Шура, как высоко ставят ее в этом доме. А она еще «бабушкой Шурой» себя называет!..

. . . . .

Ох, до чего горько уезжать из Ленинграда на целый месяц!

Четыре года назад это было куда проще.

4 ГОДА 6 МЕСЯЦЕВ

28.2.61. Ленинград.

Третьего дня мама и папа вернулись домой. После Малеевки неделю провели в Москве, очень устали.

Машка ждала нашего приезда с нетерпением. Из Москвы мы несколько раз звонили сюда и дважды говорили с Машей.

Прощаясь, я ей сказал:

– Ну, будь здорова, доченька. Теперь уж мы скоро приедем.

Слышу, как она, оторвавшись от трубки, взволнованным голосом сообщает бабушке:

– Говорит, скоро приедут!

Конечно, была уверена, что «скоро» – это минут через пятнадцать-двадцать.

Весь месяц была здорова, гуляла, не кашляла, а перед самым нашим приездом простудилась и встретила нас бледная, с насморком, с кашлем, с повышенной температурой.

. . . . .

Читал ей вчера маршаковскую «Почту». Начало читали вместе, в два голоса, а дальше она стала забывать. Но когда я с грехом пополам дочитал поэму до конца, Машка говорит:

– Ты сам пропустил, что в дороге оно не пьет и не ест.

Выходит – помнит.

. . . . .

После чтения показывал кино…

«Снегурочку» Маша смотрит с жгучим трепетом. Еще ничего не случилось ужасного, а она уже громко вздыхает и охает:

– Ох, горе, горе!..

1.3.61.

Бедная Машка сидит по-прежнему дома. Температура невысокая, но она кашляет, носик у нее плачет, а на улице тоже – лужи и слякоть.

Вечером вчера мы с мамой должны были пойти к Рахмановым, и мама имела неосторожность сообщить об этом Машке слишком заблаговременно – за обедом, так что вся вторая половина дня была для Машки отравлена.

Перед уходом, когда мама уже одевалась, Маша сделала попытку несколько изменить ход событий:

– Вы лучше завтра к Рахмановым идите.

– Как же можно завтра, если у дяди Лени сегодня день рождения?

– А пусть у него завтра будет день рождения.

. . . . .

В день отъезда нашего в Малеевку я рассказывал Маше, какие там, в Малеевке, хорошие, воспитанные дети. Идешь лесом, а навстречу тебе бегут по тропиночке, торопятся в школу деревенские мальчики и девочки. И все один за другим:

– Здрасти. Здрасти. Здрасти.

Машка:

– Знакомые, что ли?

– Нет, не знакомые. Такой там обычай хороший. Только одна девочка один раз не поздоровалась.

– Ее мама не воспитала? Да? У нее мама нехорошая?

– Нет, наверно, девочка нехорошая. А мамы у нее, может быть, и нету.

. . . . .

Да, в Малеевке нас умилял этот славный обычай старины. Пожалуй, только в деревне он у нас и сохранился – да и то не повсюду.

Вспомнил сейчас такой случай. В Москве на обратном пути мы остановились с Аленой в одной из останкинских гостиниц. Завтракали как-то в буфете. За соседним столиком пили кефир два парня, очень на вид славные. По разговору их я понял, что они приезжие, с Волги. Оба сидели за столом в кепках. И Элико им сказала:

– Молодые люди, почему же вы не сняли шапок, когда садились за стол? Ведь дома вы у себя, наверно, не сели бы так?

Пареньки смутились, покраснели. Стянули кепки. И один, постарше, сказал:

– Дома – да. Дома – конечно. А тут, в городе, все в шапках едят.

Вот она – сила примера. И положительного примера. И отрицательного.

. . . . .

Мне часто, почти ежедневно, приходится бывать на почте. И вот что я там вижу.

Среди нашей молодежи стало почему-то модным получать письма «до востребования». Чем это объяснить – не знаю. Может быть, влияние коммунальной квартиры с ее не очень хорошими нравами? А может быть, причины и поглубже. Впрочем, сейчас не об этом. Вот что из раза в раз я вижу. Подходит очередь, молодой человек протягивает в окошко паспорт или студенческий билет, девушка за барьером тщательно просматривает пачку писем, счастливым подает письма, неудачливым говорит «нет».

А дальше? А дальше – счастливый берет письмо и паспорт, несчастливый – только паспорт, и оба молча один за другим поворачиваются и уходят. Ни разу (за последние несколько лет) я не слышал, чтобы кто-нибудь сказал «спасибо».

«Пожалуйста» еще скажут иногда. Этому научило, быть может, «Волшебное слово» Осеевой. А спасибу – тому никто не учит, даже детская литература.

И самое странное: девушке за барьером такое отношение к ней не кажется ни удивительным, ни обидным. Она привыкла. Таковы нравы.

А со мной на почту очень часто ходит Машка.

. . . . .

И сколько раз – в саду или на улице – на глазах у Машки:

– Дяденька, скажите, пожалуйста, который час?

Отвечаю:

– Пожалуйста! Без двадцати двух минут восемь.

И редко-редко услышу в ответ «спасибо». Чаще и тут ограничиваются «волшебным словом». И в самом деле – волшебство свершилось, чего ради разводить дальше эти цирлих-манирлих?!

В таких случаях я не ленюсь – окликаю парня или девочку, провожу небольшую разъяснительную беседу. Делаю это и для них и для Машки. Говорю:

– Если тебе человек оказал даже самую маленькую услугу, надо его поблагодарить. Понял?

Испуг, удивление. И – чаще всего с улыбкой:

– Понял. Спасибо!..

3.3.61.

Показывала мне, как она здорово научилась одеваться. Даже лифчик застегивает. Правда, застегивает не как все, а собственным способом: сначала на руках застегнет, а потом уже лезет головой в этот маленький хомут.

. . . . .

Напялила на голову зеленый бумажный кокошник, держит в руках палку с надетым на нее зеленым целлулоидным шариком.