Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

30.4.61.

Случилось так, что без малого месяц мама и папа не притрагивались к этой тетради.

Перепишу несколько Машкиных «сентенций и замечаний». Сделаны эти заметки в разное время – в Комарове и в Ленинграде.

. . . . .

Увидела в газете портрет Гагарина. Залюбовалась.

– Красивый очень!.. На дядю Степу похож.

. . . . .

Мама была в Тбилиси. Ездила на похороны дяди Рачика, отца Павлика. Мы с Машей очень скучали. Один раз Маша мне говорит:

– Знаешь что, папа? Давай в Тбилиси поедем с тобой!

Я объяснил ей, почему нам сейчас ехать нельзя:

– Ты же помочь не можешь ничем…

– Почему? Я могу. Я в аптеку схожу.

И, испугавшись собственной храбрости, тут же добавила:

– С тобой вместе.

2.5.61.

Вчера, в Первомай, мама, папа и Маша много гуляли. День был по-праздничному солнечный, но ветреный.

Были на «Авроре». Маше очень понравилось, но она все просила, чтобы «пароходик поехал»…

Купил ей у цыганки голубой красивый шар с белым грибом. Шар тут же лопнул.

Сегодня тоже много были на воздухе – в парке Ленина, в сквере им площади Революции, у Петропавловской крепости.

. . . . .

Дело было в Комарове. Мы с Машей возвращались с прогулки. У подъезда Дома творчества нас обогнал высокий, похожий на большого доброго зверя дядя, оглянулся, достал из кармана пальто бутылочку и показал Маше. Там, в бутылочке, на белой бумаге или на вате ползала какая-то нечисть.

– Видишь, девочка, сколько я наловил сегодня?

– Мухи?! А зачем они вам?

– Зачем? А я энтомолог, изучаю вредных насекомых.

– А бабочек тоже?

– Нет, бабочек другие изучают.

Дядя очень интересно рассказал, каких он красивых бабочек видел внизу, на взморье, и как он ловил морилкой мух, и пошел.

Маша постояла, подумала и вдруг кинулась за ним следом.

– Простите… А моль вы тоже ловите?

Дядя сказал, что моль он ловить не умеет и что за это ему даже попадет от жены.

. . . . .

Между прочим, на моей памяти это первый случай, когда Машка не вступилась за насекомых. Больше того – она с уважением рассказывала маме и еще кому-то про этого ученого мухолова.

Понимаю, в чем дело. Этот человек – ученый. Он изучает мух, делает полезное дело и никого не мучает. Поэтому нехороших чувств у Машки он не вызвал. Так же, как не вызовет у нее, вероятно, гнева и отвращения сторож или директор Зоопарка. А вот с существованием на свете такой профессии, как охотник, она до сих пор примириться не может.

. . . . .

И вот еще о насекомых.

Это уже не о Машке.

Живет сейчас в Комарове московская писательница X. В свое время она написала несколько книг для детей. Человек способный. Даже очень. Но почему-то уже много лет из-под ее пера не вышло ни одного детского рассказа. И хотя, знакомясь, она по-прежнему называет себя детской писательницей, пишет она для «взрослого» радио, сотрудничает в каких-то «отраслевых» журналах.

Мне казалось, что человек она не только умный и талантливый, но и добрый. А тут сидим как-то за столом, обедаем, она говорит:

– У меня в комнате появились муравьи. Убила вчера одного, сегодня два новых появились.

Я посмотрел на нее с удивлением.

– Зачем же вы его убили?

– А что я, по-вашему, должна была с ним делать?

– Не знаю, что… Вероятно, помочь ему найти дорогу домой.

А когда X. призналась, что терпеть не может ничего «ползучего», что убивает с удовольствием божьих коровок, мне стало грустно и я ей сказал:

– Хорошо, что здесь нет сейчас моей Машки…

Я понял вдруг, почему X. перестала писать для детей. Ей нечего сказать им.

20.5.61.

Папа вчера приехал из Комарова. Приехал неожиданно, не предупредив. Машка спала. Когда проснулась, мама говорит ей:

– Ты знаешь, кто приехал? Папа!

Не верит. Смеется. Ну, да! Дескать, ври больше.

И вдруг папа самолично входит в комнату. Радость неподдельная.

Вчера и сегодня почти все время вместе. Только утром папа несколько часов работал.

Гуляли. Играли. Читали. Под вечер ходили к домику Петра, оттуда через Кировский мост прошли на Марсово поле. Несколько минут постояли у могил Жертв Революции, где бьется на ветру язычок вечного огня… Хотели зайти во двор Мраморного дворца, но ворота были уже закрыты. Только издали посмотрели на ленинский броневик. Я напомнил Машке, что это такое. Вцепившись ручонками в прутья садовой решетки, она внимательно смотрела на черную угловатую машину и вдруг спрашивает:

– Он детей любил?

И сама же ответила:

– Да, любил. Я знаю.

. . . . .

Еще из старых заметок.

Молодой месяц пробивается сквозь тучи.

– Как «э» оборотное, – говорит Машка.

. . . . .

Путает (и не в первый раз уже) «фабрику» с «Африкой». Спрашивает:

– А эти стулья тоже на Африке делали?

. . . . .

Комарово. У магазина на Морском проспекте два маленьких мальчика – близнецы.

– Ой, папа, папа, смотри, близнецы!

Спрашивает:

– Это близнецы?

– Да, близнецы.

Подходим ближе, и Машка уже другим тоном, разочарованно:

– Нет, это не близнецы.

– Почему ты думаешь?

– У них шарфики неодинаковые.

. . . . .

Юношеская фотография моего отца Ивана Афанасьевича. Он в форме стандарт-юнкера Владимирского драгунского полка, с эполетами, в портупее. Говорю:

– Это твой дедушка Иван.

– Он что, милиционер был?

. . . . .

Читал я как-то маме в журнале подборку «Шведский юмор». Мама смеялась. Маша посмотрела на нас и тоже стала смеяться.

Я говорю:

– Ты что смеешься?

– Я, правда, ничего не поняла, но все-таки мне смешно.

. . . . .

Между прочим, «все-таки» (и не все-таки, а все-така) – одно из любимых ее словечек.

– Папа, давай поиграем.

– Нет, Маша, мне некогда.

– Ну, все-така!

. . . . .

Были мы с нею и с мамой в Летнем дворце. Маше было интересно. Не то что в прошлом году, когда мы осматривали с нею Царскосельский дворец и она дико хохотала, видя, как у солидных дяденек и тетенек то и дело сваливаются с ног огромные туфли-шлепанцы.

Я показал Маше портрет Петра. Напомнил, что это Петр Великий (первая историческая фигура – после Ленина, – с которой она уже довольно хорошо знакома).

Машка очень внимательно разглядывала молодого царя. Задала несколько вопросов. Пошла дальше. Потом вернулась к портрету и снова с интересом стала смотреть на него. Вижу, хочет что-то спросить.

– Что, Маша?

– Папа, а откуда ты знаешь, что это Петр? Ведь ты же тогда был еще маленький.

4.7.61. Дубулти.

Уже пятнадцатый день мы в Дубулти, на Рижском взморье, в писательском Доме отдыха. Очень нехорошие были эти недели. Перед отъездом Маша хворала, долго была на постельном режиме, и чуть ли не прямо с постели мы взяли ее в это первое в ее жизни большое путешествие. Впервые ночевала она не дома, а в поезде, впервые услышала чужую речь, впервые попала в большой коллектив детей.