Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

— А нам нынче, Марья Николаевна, добрая Анна Васильевна дает недельные отпуски!

— Ах, добрая, добрая! Вот это мило! — по-детски за-радовалась Марья Николаевна, хлопая в ладоши.

— Сначала Катерина Александровна получит отпуск с нынешней субботы, потом вы, а там и я отдохну.

Катерина Александровна удивилась этому необычайному известию и обрадовалась в душе возможности отдохнуть. Но через минуту ее поразили особенная веселость и добродушие Зубовой. В ее уме зародилось какое-то подозрение. «Отчего же это меня первую хотят отпустить? Уж не новые ли интриги затевают они? Может быть, скажут, что я небрежно служу и все гуляю? Не лучше ли сначала предложить им взять отпуски?»

— Я желала бы после всех воспользоваться отпуском, — проговорила она.

— Ну нет, этого нельзя, вы моложе всех, вам первым и дают отпуск, — ответила Зубова.

— Ну, это пустая причина; можно начать со старших, то есть с вас.

— Да понимаете, что мне нельзя; я должна здесь быть при ревизии, — запальчиво возразила Зубова.

Катерину Александровну озарила новая мысль; она яснее поняла, в чем дело. «Так и есть, — промелькнуло в ее голове. — Отпускают меня, чтобы нажаловаться на меня ревизорам во время моего отсутствия».

— Ну, так, значит, мне не придется воспользоваться отпуском, — равнодушно сказала она. — Отпуск был бы для меня приятен только в конце лета, а не теперь.

— Ну, да уж если дают отпуск, так нужно его брать, — резко произнесла Зубова. — Добрая Анна Васильевна хлопочет о нас, а уж нам не приходится огорчать ее.

— Я очень ей благодарна и не думаю, чтобы она огорчилась тем, что я не уеду отсюда.

— Вы все хотите по-своему делать!

— Ведь и вы не пляшете под чужую дудку, — холодно ответила Прилежаева.

Зубова пришла в ярость.

— Вас заставить бы нужно взять отпуск, — заговорила она, выходя из себя. — Вы все наперекор хотите делать… Вам бы совсем следовало выйти отсюда…

— Так вам, значит, очень нужно, чтобы я удалилась на две недели ревизии? — нервно засмеялась Катерина Александровна, вставая из-за стола. — Ну так знайте, что я именно потому и не беру отпуска, что в это время будет ревизия.

Зубова побагровела от злости.

— А, так вот оно что! — прошипела она. — Опять за старое хотите приняться. Посмотрим!

— Да, да, посмотрим, — улыбнулась Катерина Александровна.

Через пять минут Зориной передали все. Она упала духом. В первую минуту она готова была позвать Катерину Александровну и объясниться откровенно, но самолюбие одержало верх над минутной решимостью и старуха, приняв холодный вид, промолвила Зубовой:

— Ну что ж, пусть остается, если хочет…

— Но ведь она донесет на вас, — возразила Зубова.

— Что ж делать? Пусть доносит! — махнула рукой? старуха. — Скорей бы все это кончилось!.. Надоел мне этот омут!..

Прошло дней пять, Зорина ездила повсюду занимать деньги, но все попытки оказались тщетными. Она и без того была должна всем и за все. Настал день ревизии. В приюте появились угрюмый, озабоченный своими биржевыми спекуляциями Грохов, престарелый, едва передвигающий ноги генерал Свищов со звездой на груди и юный, суетливый помощник Боголюбова Ермолинский, служивший где-то чиновником по особым поручениям и числившийся с недавнего времени секретарем благотворительных заведений Белокопытовых. В приюте все было тихо и торжественно. Помощницы скромно потупляли глаза, Зорина приняла важный официальный вид. На столах и на постелях виднелись связки белья. Начался пересмотр и счет вещей. У Катерины Александровны замирало сердце, точно для нее решался вопрос жизни. Она была с воспитанницами в рабочей комнате и не знала, что делалось в спальне, где собрались ревизоры.

— Здесь недостает одной смены, — хмуро проговорил Грохов, рассеянно рассматривая белье.

— Да еще не успели построить, — ответила Зорина.

— Нато било торопиться. Ведь ви знайт, что в это время будет ревизовка, — внушительно ответил эскулап.

— Детей мало осталось в приюте, все в отпуску, не поспевают шить, — оправдалась Зорина. — Впрочем, работа уже роздана, вот и еще кусок холста, приготовленного для белья…

Она показала на тощий кусок нераскроенного холста. Во все время этого разговора престарелый господин со звездой на груди апатично и безучастно стоял у стола и только похлопывал глазами, ожидая, скоро ли кончится осмотр всех принадлежностей детского белья и настанет минута отъезда. Юный вертлявый помощник Боголюбова между тем углубился в рассматривание какой-то простыни и поворачивал ее во все стороны, смотрел на свет, подносил к самым глазам и возился с ней, как с какой-нибудь антикварской редкостью. Он был новым лицом в администрации благотворительных заведений и еще не успел ничем отличиться. Наконец он взял простыню в виде портфеля под мышку и быстро бочком направился с нею к господину со звездой.

— Ваше превосходительство, — послышался его тихий голос.

— Гм, — кашлянул господин со звездой, словно очнувшись от тяжелой дремоты, и заморгал усиленнее глазами.

— Посмотрите, ваше превосходительство, — шептал молодой человек.

— Гм, гм, — два раза кашлянуло его превосходительство и попробовало, не моргая, вперить свои глаза в простыню.

— Пятно, ваше превосходительство, — шептал молодой человек, извиваясь с простыней в руках перед его превосходительством.

— Угу, — пробормотало его превосходительство и сочло нужным нахмурить брови и поднести к глазам лорнет.

— Это знак, ваше превосходительство, — проговорил молодой человек и что-то быстро зашептал на ухо его превосходительству.

— Зна-ак, — повторил наконец генерал, как будто до его слуха только теперь долетело первое слово предупредительного молодого чиновника по особым поручениям.

— Холст ветхий… очевидно, старое… подлог… Нельзя допустить… грабеж, — шептал молодой человек, растягивая перед носом его превосходительства роковую простыню.

— Н-да… грабеж, — апатично повторил генерал Свищов и вдруг усиленно заморгал глазами и выпрямился. — Как же это? — заговорил он густым басом и принимая грозный, внушительный вид. — Грабеж… этого нельзя допустить… это очевидно… Я не могу этого допустить. А? — громко спросил он вдруг, обернувшись к безмолвно стоявшему сзади него молодому человеку с простыней, точно спрашивая, что говорить дальше.

— Его превосходительство находят, что эта простыня старая, на ней уничтожено клеймо и положено новое, — вкрадчиво и вежливо заговорил молодой человек, несколько боком выдвигаясь вперед. — Его превосходительство и я, мы думаем, что нужно внимательнее пересмотреть каждую простыню, может быть, это не единичный факт.

— Гм… да… может быть, это не единичный… — отрывисто пробасил генерал. — Не единичный… А? — снова обратился он к молодому человеку, тупо глядя ему в глаза.