Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

Павел на мгновение смолк. Многоликая толпа дрог­нула, зашевелилась, загудела. Горячей ладонью Павел провел по вспотевшему лбу, оглянулся на стоявших ря­дом товарищей. Он понял, что толпу ему уже не пере­кричать, не утихомирить, улыбнулся, громко запел:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!..

Песня перекинулась на трибуну. По ступеням она сбежала вниз, всплеснула крыльями над морем голов. Ее подхватили первые ряды, середина, и вот уже запела вся площадь. Клятвой потекла песня по улицам во все стороны. Пел весь народ, пели дети и взрослые, старики и женщины.

По распоряжению повстанческого комитета на пло­щадь доставили оружие. Несколько подвод пробилось в самую гущу толпы. Оружие должно быть в руках тех, кто борется. И едва смолк «Интернационал», как около подвод началась давка. Ружья, винтовки, наганы раз­бирали мужчины, юноши, женщины. Тут же возникали дружины и отряды. Павел опасался, как бы энтузиазм толпы, захлестнутой стихией, не обернулся против нее же: в сутолоке, давке и неразберихе до несчастья — один шаг; поэтому он распорядился детей и пожилых женщин немедленно отправить по домам.

Площадь кипела. Порядок установился только к ве­черу. Тем временем подразделения румын, подойдя не­заметно с севера, открыли по повстанцам огонь. Толпа дрогнула, началась давка. Крик. Беспорядочная стрель­ба. Стоны. Спасли положение подоспевшие рабочие от­ряды. Они ударили по королевским войскам со стороны железной дороги, и грозившая гибелью всему делу пани­ка была предотвращена. Румыны, не ожидая внезапного и столь сильного натиска, поспешно отступили.

Ночь со 2-го на 3-е мая прошла в тревоге. Богосу удалось пробиться через заслон и бежать из крепости. Это осложнило обстановку: в отчаянии он мог предпри­нять самые крайние меры. Ткаченко отдал приказ овла­деть крепостью. Сам же с основными повстанческими силами занял вокзал, почту, телеграф. Затем бросил почти все свои дружины на. казармы королевских войск, захватил два больших склада с оружием и боеприпаса­ми. Румынские подразделения, перепуганные насмерть внезапным восстанием и утратившие вдруг организо­ванность, бежали куда глаза глядят. В кромешной тем­ноте повстанцы без особого труда овладели большей частью города и взяли под свой контроль все подъезд­ные дороги. Утром Богосу, собрав все наличные войска, перешел в наступление. Французы, размещенные в западной части города, однако, выжидали. Сражение длилось в течение всего дня. Богосу предъявил францу­зам ультиматум. «Восстание надо подавить любой це­ной. Опасная игра с огнем зашла слишком далеко!» — горячился изрядно поблекший и осунувшийся Богосу. За одну ночь у него поседели виски.

Штаб повстанцев разместился на почте. Отсюда Тка­ченко руководил боевыми операциями. Получив доне­сение о том, что французские подразделения пришли в движение, он послал своих людей к Андре Семару и Мартелю. Но он не знал, что накануне развернувшихся событий, как раз в те дни, когда Павел с головой ушел в подготовку восстания, Андре и Мартель были аресто­ваны по подозрению в революционных настроениях и спешно вывезены из города. Известие обеспокоило Тка­ченко, хотя оно и пролило свет на причину выжидания и странную политику невмешательства французов: у них самих, оказывается, было в частях неладно. Теперь же, когда Богосу настаивал, упрашивал и даже угро­жал и когда, наконец, французское командование согла­силось помочь королевским войскам, Ткаченко понял, что надеяться на счастливую случайность не только неразумно, но и преступно. Чутье подсказало ему, что наступил именно тот критический момент, когда про­медление смерти подобно. И он лично с пятью товари­щами отправился в штаб французского командования. Павел знал, на какой риск шел, но выбора у него не оставалось. Когда на карту поставлено все, когда вос­стание оказалось вдруг перед пропастью, надо было ис­пробовать все средства. Павел вручил требование вос­ставших — французские войска в течение двенадцати ча­сов должны покинуть город. Дерзость повстанцев была неслыханной, она возмутила французов. Главнокоман­дующий — седой и сухой, как умершее дерево, старик,— правда, по-джентльменски обошелся с парламентерами, но обещал немедленно обратить оружие против бунтов­щиков.

— Следовательно, вы направите его против себя! — заявил ему Ткаченко.

В полдень четвертого мая воинские подразделения французов, вооруженные винтовками и гранатами, вы­шли на улицы. Ткаченко впервые усомнился в себе. Все ли он сделал, чтобы отразить удар в спину, удар со сто­роны французов? Неужели солдаты начнут братоубий­ственную бойню? Одолевали мучительные сомнения. Он не верил, что будет пролита кровь. И в то же время все складывалось так, что схватки с чужеземцами не миновать. Французы пересекли город и тремя большими колоннами вплотную подступили к основным опорным пунктам восставших — вокзалу, почте, площади. Тка­ченко распорядился не стрелять. Навстречу французам с баррикад была выслана с красным флагом группа безоружных юношей и девушек. Девушки пели «Мар­сельезу».

— Не стреляйте, товарищи!

— Да здравствует революция!

— Французы-братья, вас ждет Франция!

Над городом, точно над пустынной равниной, уста­новилась тишина. Острая, тяжелая, гнетущая. Повстан­цы и солдаты с винтовками наперевес очутились лицом к лицу. Впереди стоял смуглый с горящими глазами юно­ша, в руках он крепко сжимал древко знамени. Справа и слева — его товарищи. Встали стеной.

— Отцы, братья! — по-французски крикнул юноша, подаваясь грудью вперед. — Стреляйте в своих детей! Ну, чего же медлите?

В рядах французов — нервное замешательство. Ти­шину расколол одиночный выстрел. Стрелял стоявший впереди колонны старший офицер в высокой фуражке с клеенчатым козырьком. Юноша со знаменем покач­нулся, но его подхватили под руки товарищи, и он про­должал стоять, не выпуская из рук знамени. Он обвел взглядом передние ряды солдат, улыбнулся побелевши­ми губами, хотел что-то сказать и не смог. Изо рта тонкой струйкой потекла кровь, капая на ослепительно белую с расстегнутым воротом рубашку.

Тишину расколол приказ офицера:

— Вперед!

Солдаты не шевельнулись. Юноша упал. Девушки, выхватив из рук убитого знамя, запели «Интернацио­нал». Французы дрогнули.

— Не сметь! — сдавленно закричал офицер. — Впе­ред! — и бросился широким шагом к группе юношей и девушек.

«Интернационал» подхватили в строю солдаты. Офи­цер оглянулся. Ничего не понимая, с искривленным от ужаса ртом он медленно повернул обратно. Произошло нечто такое, чего он совершенно не ожидал.

— Бунт! — закричал он хриплым срывающимся го­лосом и кинулся в гущу строя к запевале, выводившему сильным звенящим тенором: «Мы наш, мы новый мир построим». — Прекратить! — и вскинул пистолет, но оружие выбили у "него из рук. С головы офицера слете­ла кем-то сбитая фуражка, холодный ветерок или страх шевельнул его волосы. Ряды расстроились. Часть солдат ринулась навстречу повстанцам.