Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

— Да здравствует революция!

«С интернациона-а-а-алом»...—неслось раскатисто с баррикад.

— Ура-а-а-а! А-а-а!..

Беспорядочно, как удары о пустые ящики, загремели выстрелы. Младшие офицеры, попытались восстановить порядок, отвести солдат, но это им плохо удавалось. Только незначительная часть выполнила приказ, осталь­ные перешли на сторону восставших. Старший седой офицер, без фуражки, очутившись вдруг один, в бессиль­ном гневе сжимал кулаки. Он отказывался понимать сво­их соотечественников, они сошли с ума.

На вокзале обстановка сложилась по-иному. Здесь завязались тяжелые бои. Группа румынских войск, объе­динившись со второй группой французов, теснила рабо­чих. Повстанцы истекали кровью. Ткаченко бросил на подкрепление людей с площади, но они уже не могли помочь делу. Кадровые войска проявили на этот раз упорство и холодную жестокость. Павел знал, что пора­жение на вокзале поколеблет стойкие ряды рабочих в других местах, а этого допустить он не мог. Собрав всех перешедших на сторону повстанцев французских това­рищей, он двинул их на вокзал. Расчет Павла был прост — наступающие французы, узнав, что среди по­встанцев находятся их соотечественники, вчерашние друзья по оружию, откажутся открыть по ним огонь. Па­вел не ошибся. На вокзале вскоре началось братание. Как и на площади, к повстанцам примкнули новые груп­пы солдат. Румынские офицеры, открывшие было огонь уже по «предателям» — французам, не нашли поддержки у рядовых солдат. В войсках начался мятеж.

Командование объединенных войск было в смятении. Пожар грозил охватить все союзнические части и под­разделения, расквартированные в Бендерах и подготов­ленные не сегодня-завтра выступить за Днестр на Тира­споль. Создавалось положение, когда надо было думать уже не о восставших, а в первую очередь о сохранении хотя бы приблизительного порядка внутри своего лаге­ря. И командование направило своих парламентеров к повстанцам. Солдатам рекомендовалось вернуться на свои места, гарантировалось согласие пойти на уступки горожанам. Ткаченко принял предложение командования

О переговорах, но в ультимативной форме потребовал вывода всех воинских частей из города. Французский генерал, который еще вчера грозил Павлу Ткаченко расправиться с повстанцами, согласился исполнить это требование.

10

Румыны, оставшиеся фактически в одиночестве, ока­зывали слабое сопротивление. Повстанцы повсеместно тронулись на штурм. К утру седьмого мая Бендеры бы­ли очищены от чужеземцев. Революция победила. В го­роде была объявлена Советская власть.

Павел Ткаченко отправил гонцов в Кишинев, свя­зался с Тирасполем: план, намеченный повстанцами, осуществлен, наступление союзнических войск, точнее Антанты, на Россию с Бессарабского плацдарма — сор­вано. Сыновья и дочери Бендер всему миру показали, что они сильны, что народ при железной его организа­ции сможет все! Пресса Румынии, Франции, Балкан пол­на тревожных сенсационных сообщений о событиях в маленьком молдавском городке. Имя Павла Ткаченко не сходит со страниц газет. Рабочие Кишинева в знак

солидарности бастуют. Волнения, как магнитные волны, катятся из конца в конец Бессарабии. Тирасполь — го­род на левом берегу Днестра, в котором утвердились Со­веты, — шлет в Бендеры своих представителей. Ткачен­ко просит вооруженной помощи, чтобы раз и навсегда положить конец насильственному разделению одного народа, одного государства — Молдавии — на две части; Днестр должен стать не границей, а мостом. Но братья из-за Днестра не смогли прийти: Советская Республика исходила кровью, осажденная, как крепость, охваченная со всех сторон пожаром — с юга наступали англо-фран-цузы, зрел и со дня на день должен был прорваться гнойник — Деникин, на востоке теснил Колчак, с северо-запада шел Юденич.

Вторично после ноября 1917 года власть трудящихся в Бендерах продержалась неделю. Королевская Румы­ния бросила сюда все, что могла собрать. Три боевые, вооруженные до зубов колонны с севера, запада и юга обрушились на крохотный, едва заметной точкой обозна­ченный на географической карте городок. Командовали войсками знаменитые генералы. По всем правилам так­тики и стратегии рассчитаны были мельчайшие детали боя с обходами, арьергардами, с использованием конни­цы и артиллерии.

Богосу, доведенный до исступления провалом своих честолюбивых устремлений, под видом бродяги проби­рается в осажденный город. Ему удается организовать заговор. Дважды он стреляет из-за угла в Ткаченко и оба раза неудачно. Но возможность ударить в спину рабочим была найдена. Под натиском осатанелых пол­чищ началась сдача города. Каждый метр бендерской земли стоил королевским войскам сотен жизней: свобо­ду, если ее хотя бы раз вкусил человек, он никогда не отдает добровольно. Полыхали пожарища. Уцелевшие дома зияли чернотою сорванных с петель дверей, вы­шибленных окон; развороченные улицы завалены меш­ками с песком, опрокинутыми повозками, грудами кам­ня и домашнего, никому теперь не нужного скарба; мо­стовая покрыта телами. Только стоны говорят, что среди них есть еще живые. От изрешеченных пулями и снаря­дами стен веет запустением. Город был убит. Он лежал в суровом молчании, повергнутый в первобытный хаос, но непокоренный. Схвачены были все, кто еще уцелел в этом страшном побоище.

Павла Ткаченко ранило осколком снаряда в плечо. Под покровом темноты его перенесли к Днестру и в лод­ке по течению доставили в низовье, к Олонештам. Здесь, в крестьянской избе, он отлежался и спустя месяц был уже в Кишиневе. Имя Павла опять обрело притягатель­ную силу. Через год он уже был избран секретарем Бес­сарабского обкома партии, а еще год спустя, когда разгромленные коммунистические организации Румынии и Бессарабии объединились в единую партию, Павел Ткаченко становится одним из ее самых деятельных ру­ководителей. Румынский суд дважды заочно приговари­вает его: в первый раз — к 20 годам каторги, во второй— к смертной казни. У сигуранцы прибавилось работы. Ищейки, шпики — все, кто мог быть Куплен, были при­ведены в движение, искали Павла. Там, где был Тка­ченко, вспыхивало пламя борьбы, шла смелая битва не на жизнь, а на смерть. Под ногами тех, кто тщетно си­лился умерить и потушить в сердце маленького народа огонь свободы, горела земля. Снова обретший власть Богосу — генеральный секретарь внутренних дел Бессара­бии — докладывал по начальству: «Легче стереть с зем­ли Бендеры, превратить в развалины Кишинев, сжечь всю Бессарабию, чем усмирить бессарабцев и изловить их гайдука Ткаченко». Богосу забыл, что сам является бессарабцем; выгодно сосватав свою сестру за румын­ского магната, он теперь окончательно причислил себя к румынам и ненавидел все, что напоминало ему о его прошлом.