Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

Майор вздрогнул.

— Что вы сказали о мгновениях? — переспросил он. — Ну что ж, если вы не устали, я вам кое-что рас­скажу, — промолвил он после паузы. — А там судите сами...

Мы единодушно отвергли предположение насчет усталости и молча ждали рассказа майора. За окнами, раскрытыми в сад, шумел дождь. Славин подержал фо­тографию в руке и, еще раз внимательно посмотрев на нее, положил на стол. Глубокое, какое-то горестное раз­думье отразилось в рельефно выписанных чертах краси­вого мужественного лица майора. Он жадно затянулся папиросой.

— Это произошло в тысяча девятьсот двадцать де­вятом году, — заговорил он, — в глухой, заброшенной, далеко в стороне от железных и шоссейных дорог де­ревне Кудиновке. Мне тогда исполнилось двенадцать лет. Село в те годы напоминало развороченное поле боя, только не было оборонительных укреплений, пу­шек, хотя и пускались в ход иногда обрезы и винтовки. В Кудиновке создавался колхоз. Кулаки стояли не на жизнь, а на смерть. Однако новое было неодолимо. Люди бесповоротно становились на новый путь. Кончи­лись митинги, сходки. Кончилась пора яростных речей, обрывочных фраз, раскаленных, как угли, крепких му­жицких слов. Истосковавшиеся по работе руки приня­лись за дело.

Как и многие ребятишки, я не стоял в стороне от тогдашних событий, перевернувших в деревне все вверх дном. Мы, мальчишки, тоже носились с мечтой создать свою «коммуну». У нас кипели свои споры, были среди нас и «сторонники», и «противники» колхозов. Нередко мы в кровь избивали друг дружку, кулаками доказывая свою правоту. Но когда взбудораженная и растревожен­ная, как муравейник, жизнь начала постепенно налажи­ваться, входить в новое, широкое русло, наш мальчише­ский пыл, естественно, стал искать себе выхода и не всегда растрачивался на полезное дело.

Я совершенно отбился от дома, стал отчаянным дра­чуном. На мне не успевали заживать царапины и синя­ки. Я лазил по чужим садам и огородам, не давал по­коя сторожам, случалось, даже запирал их в сараях, воровал у них ружья, словом, был неутомим в мальчи­шеских проделках.

Редко выдавался день, чтобы отцу не жаловались на меня. Он был двадцатипятитысячником. Дела моло­дого колхоза поглощали все его время и силы. Он с рассвета допоздна пропадал то в поле, то в правлении. За­ниматься мною ему было недосуг. Однако когда жало­бы становились слишком часты, он добирался до меня и задавал здоровую трепку. Но я быстро забывал «нау­ку» и озоровал пуще прежнего. Как отец ни усердство­вал, выбить из меня дурь ему не удавалось. Побои только ожесточали меня, и я упрямо твердил про себя: «Все равно буду!» Мать жалела меня, старалась уте­шить лаской и сладким куском после очередного «вну­шения». Однако она была больше озабочена тревожны­ми думами об отце (в него несколько раз стреляли из-за угла), чем моей судьбою.

В школе я вел себя не лучше. Кажется, ни одно школьное или родительское собрание не обходилось без того, чтоб на нем на все лады не склонялось мое имя. Во мне сочетались качества, на первый взгляд, несовме­стимые: учился я отлично, но мои проделки осточерте­ли всем учителям. Терпели меня потому, что считали способным. Но наконец, — я учился тогда в четвертом классе, — терпение лопнуло. Вопрос о моем пребыва­нии в школе почти был решен. Я не особенно огорчился. Если меня исключат, думал я, это послужит удобным предлогом для того, чтобы убежать из дому, податься куда-нибудь на Кавказ, в горы, и заделаться «абреком». Но здесь как раз и произошло в моей жизни то, что некоторые из вас склонны воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

Славин покосился на лейтенанта Орлова, улыбнулся какой-то своей мысли и продолжал:

— Я и сам не предполагал, что все может принять такой неожиданный оборот и выбить меня из привычной колеи. Случилось это вскоре после того, как я узнал, что собираются исключить меня из школы. С гурьбой ребят мы по обыкновению с шумом и гамом возвраща­лись с уроков. Вдруг откуда-то появился Петька Самой­лов. За огненные вихры и лицо, густо усыпанное веснуш­ками, мы дразнили его «рыжим». Он не учился, работал в хозяйстве отца-единоличника. Петьки и я побаивал­ся: он был двумя годами старше меня, считался среди мальчишек самым сильным и однажды крепко поколо­тил меня за то, что я обозвал его «единоличной душой». Затаив обиду, я решил ему отплатить при удобном слу­чае. И не только за себя, а и за то, что отец Петьки при народе поносил моего отца, из-за которого якобы в де­ревне все перевернулось. Не будь, мол, этого «тысячни­ка», не быть бы и коммунии.

Петька Самойлов, завидев меня, задиристо крикнул:

— Эй, ты, Микола-активист, ну-ка подойди сюда.

Он широко расставил босые ноги, руки сунул в кар­маны разлатанных, едва доходивших до щиколоток штанов.

Мальчишки переглянулись. Я остановился в нере­шительности. Его нахальный окрик застиг меня врас­плох.

— Чего стоишь, сюда иди!

— Тебе нужно, так подойди сам, — ответил я.

Петька важно, не вынимая рук из карманов, подошел и вызывающе уставился на меня. Его бесцветные в белесых ресницах глаза горели неприязнью.

— Ты, говорят, хвалился побить меня. Ну, что ж не бьешь, «активист»? — и дернул меня за нос.

— Отойди, — оттолкнул я его. — Единоличная душа!

— Ах, так ты... толкаться?! — и он ударил меня в лицо. Я проглотил горячую слюну, задрожал и вдруг, вскрикнув, бросился на него, изо всех сил боднул его в челюсть головой. Он попятился, схватившись за лицо руками. Из носа у него хлынула кровь. Воспользовав­шись этим, я ударил его в ухо, сшиб с ног и навалился сверху всем телом. Я бил его с ожесточением, стараясь попасть в самое больное место. Мальчишки визжали от восторга. Петька, был самым ненавистным нашим врагом.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо:

— И не стыдно бить лежачего? Эх ты, герой...

Мальчишки притихли.

Я вскочил на ноги и в порыве еще горящего во мне гнева готов был ввязаться в новую драку. В тот момент я был уверен, что могу опрокинуть любую гору. Но пе­редо мною стояла Маша Шевченко из пятого класса, дочь врача Кудиновской сельской больницы.

— Что тебе нужно? — крикнул я. — Тоже за них?— кивнул я на Петьку. — Лучше уходи отсюда...

— Какой ты все-таки нехороший, Коля.

— Нехороший, — передразнил я ее. — Счастье твое, что девчонка. А то узнала бы, как за паразитов засту­паться.

Тем временем мой противник, красный, потный, вско­чил, погрозил мне посчитаться и пустился наутек. Я бро­сился вдогонку, но Маша удержала меня.