Давид Константиновский - Яконур

Герасим занимался механизмом химических реакций; попробую — наверное, пора — рассказать.

Какие частицы принимают участие в реакциях? На каких стадиях они образуются, как накапливаются и гибнут? Что может этому способствовать, а что мешать?..

Знать это необходимо для плазмохимии, лазерной техники, биосинтеза, аккумуляции солнечной энергии, химии верхних слоев атмосферы, термояда, катализа, космохимии…

А Усть-Караканский комбинат? Сотни, тысячи тонн металла, железобетона; множество людей у огромных установок; реакционную смесь разогревают, процессы идут при больших температурах, молекулы с высокими энергиями сталкиваются, дробятся на куски, затем осколки собираются снова, в других сочетаниях, получается пестрый набор разных веществ; в окружении многих ненужных есть один-единственный продукт, ради которого все делалось, — он присутствует там в малых количествах среди прочих, его предстоит еще извлечь из сложной смеси, выделить в сколько-нибудь чистом виде… Как проще, эффективнее, дешевле? Никому пока не известно. Не знает современная химия, как сделать иначе. Иначе умеет природа, она при температуре в тридцать семь градусов осуществляет такие разложения и синтезы, о которых химикам только мечтать!..

Постепенно складывалась теория, появлялись методы, разрабатывалась аппаратура. Древо было Старика, ветвь — Элэл. Герасим был, если продолжать пользоваться такой терминологией, ростком этой ветви. Работа его заключалась в том, чтобы построить модель, — нет, не то!.. моделировать механизм, — нет, еще слишком широко получается у меня и безответственно!.. моделировать некоторые механизмы, — нет, не так прямо!.. искать пути к моделированию, — осторожнее!.. пытаться искать пути к моделированию некоторых механизмов, — вот, пожалуй, сносно, — некоторых (опять-таки) процессов, которые идут в веществе под действием радиации.

Итак: Морисон, Снегирев, Надин…

У Герасима не было преимуществ перед ними.

Возможно, и кто-то еще что-нибудь готовит… Выложит неожиданно. Бывает.

Модель надо сделать первым, ничто иное просто не имеет смысла; едва она будет сделана, как всей этой гонке конец, здесь нет других почетных мест, вторых или третьих; сейчас есть равные участники на дистанции, потом будет первый, а прочие останутся при своих интересах…

Герасим отложил пакет.

Что там дальше?

«Виды ионизирующих излучений… Понятие о предельно допустимых дозах излучения…» Раскрыл инструкцию, листал. «Единицы измерения активности…» Это — для кобальта. «Требования к помещению, в котором производится работа с радиоактивными веществами…»

Услышал шаги в коридоре. Поднял голову.

Дверь открылась; вошел Вдовин.

— Вот он где скрывается! Привет, привет!.. Да сиди ты!

Присел на край стола.

— Что это у тебя? Ну, до кобальта еще знаешь сколько… Это дело десятой важности!

Герасим стал рассказывать о конференции.

— Да, да… Пустяк, а приятно… До чего ж славно почувствовать себя величиной, а? Ну, ладно, ладно… Понимаю…

Вдовин соскочил на пол, прошагал от стены до стены. Остановился у окна.

— Вот что, есть разговор… Да, совсем забыл! Там на тебя бумаги к симпозиуму, я подписал. Так что твои дела в порядке… Ну, так вот я о чем хотел с тобой условиться…

Герасим поднялся, подошел.

— Нет, давай лучше туда!

Отошли от окна, сели рядом на высокие трехногие табуреты у лабораторного стола.

Вдовин взял со стола пробирку, повертел в руках.

Герасим ждал.

Вдовин бросил пробирку, повернулся к столу, положил на него локти; теперь он сидел боком к Герасиму.

— У тебя, кажется, были какие-то интересы в отделе Элэл? Я всегда смотрел на это, как на твое личное дело, ты знаешь. Каждый волен сам искать себе хомут на шею… Не объясняй, ни к чему, я же сказал… Теперь ситуация изменилась. Сам понимаешь. И ты должен отнестись к ней ответственно. Увидеть свое место в новой ситуации… Короче, у отдела сейчас положение не блестящее. Элэл не скоро сможет вернуться к работе. Даже если бы его выписали завтра. Надо помочь ребятам… Да, знаю, что ребята хорошие, знаю! Но чем больше хороших… Ну уж это предоставь мне…

Вдовин повернулся к Герасиму, положил ладонь на его руку.

— Просто переведу тебя в тот отдел. Для начала… Шучу, шучу про начало. Шуток не понимаешь?.. А я тебе говорю, что целесообразно. Для отдела и для института в целом. Это с одной стороны. А с другой — тебе же лучше будет продолжать твою работу, войдешь с ними в более тесный контакт! Да дело-то ерундовое, просто я официально оформлю твои отношения с ними. Капитолину можешь забрать с собой. Больше никого не дам, потом разживешься.

Герасим колебался…

Посторонний!

Он не был своим для ребят Элэл, Герасим знал это. Он был человек из отдела Вдовина…

Со вдовинскими аргументами можно было согласиться. По крайней мере, можно уступить этим аргументам.

Он пришел бы к ребятам с чистыми намерениями. Но…

Все это и так ему всегда мешало.

Для его модели требовались некоторые результаты по работам, которые там велись… Герасим не мог никого поторопить; не мог и дублировать эксперименты; не мог использовать и то, что было, видимо, уже сделано, да почему-либо не опубликовано.

Любая неосторожность здесь вела к необратимым последствиям…

То, о чем говорил Вдовин, давало лишние поводы к возникновению недоразумений, обид, ревности!

Герасим принялся объяснять…

Вдовин выслушал. Затем переложил руку ему на колено.

— Давай помоги ребятам! И мне подсобишь. Сейчас разные могут пойти разговоры. Элэл, мол, в больнице, отдел его хиреет… От этих сплетен вред нам всем. А тут мы сразу покажем, что институт наш, наоборот, сплачивается, идет концентрация сил, консолидация и все такое прочее. По-моему, идеальный случай, — всем хорошо: институту, отделу Элэл, тебе… Согласен?

Они встретились на улице, — Лена вышла Якову Фомичу навстречу; обнялись.

Стояли, приникнув друг к другу.

Редкие прохожие огибали их на узком тротуаре.

Яков Фомич нежно, благодарно обхватил ладонью затылок жены.

Итак, в сумерках корабль подходит к вражескому берегу…

Но — измена! Чужой на борту.

Опять это… Ольга сделала себе замечание. Решила же: посмотрим.

Никитич аккуратно подвалил к пустынному берегу. Спустили лодку. Миша вызвался грести.

Лодка отдалялась от борта, Ольга смотрела, как с палубы машет им вслед Виктор; почувствовала, что напряжена.

Десант!

Когда причалили, Тоня отказалась идти, ей сделалось плохо: запахи… Даже не вышла из лодки.

Отправились вдвоем.

Пруд-аэратор, откуда сток уже прямо в Яконур, был покрыт серой пеной, от нее поднимался дурманящий запах; пена жила, она часто и глубоко дышала, это было огромное, полное сил чудовище, непонятное, враждебное, зловонное, опасное; нелепо казалось подумать, что оно не само тут появилось, а сработано людьми; и такая ты маленькая рядом с ним, растянувшимся далеко, такая маленькая на его берегу! Пену приводили в движение мешалки, плавающие на понтонах, от их электромоторов, от их турбин распространялось напряженное гудение, громкое, монотонное, страшное; оно угнетало; что могло оно произвести, кроме зловонной, странно живой, диковинной, своей жизнью живущей здесь темной пены…